Леонид Панасенко - Без вас невозможно

Антон остановил изображение. В случае с Балькарселем все ясно: он объявил им войну, сознательно шел на уничтожение зеркальников, те парировали лучевые удары… Что любопытно, никто из них от бластера Николая не пострадал. Зеркальники парировали… Последнее слово чем-то заинтересовало Антона. Он пропустил часть записи и включил ее страшный финал.

… Вот, мигнув малиновым огнем, раскрылся вход шлюза. Балькарсель бежит к телу Эмилии, на ходу срывая с себя бластер. Зеркальники как бы «ожили» — на всех их плоскостях испуганное лицо Эмилии, но к девушке не приближаются, окружили полукругом, замерли в каком-то трансе. Николай вскидывает раструб излучателя. Семь вспышек атомного огня — он стреляет очередью, семь (вот оно!) ответных вспышек, и на живых экранах вместо лица Эмилии начинает вырисовываться рыжебородое лицо Балькарселя…

Антон выключил запись. Нет сомнений, зеркальники не стреляли, они всего лишь парировали лучевые удары. Непонятно, правда, почему зеркальный принцип сохранен и в случае с Эмилией, но в обеих ситуациях они только повторили действия человека. Возвратили их ему. Кстати, кто вообще сказал, что зеркальники умеют стрелять?

Он поспешно связался с кают-компанией, где чаще всего проводил время Заречный. Пусть помогают, пусть думают вместе с ним, а не требуют истины и порядка извне.

— Иван Карлович, — спросил он, — кто у вас врач? Кто осматривал погибших?

От группы геологов, которые стояли у камина, отделился невысокий человек с усталыми добрыми глазами — вот кто, оказывается, встречал его вместе с Заречным.

— Я врач, — сказал он. — А в чем дело? Мы с вами уже подробно обо всем беседовали.

— Да. Вы сообщили, что и Янош, и Эмилия, и Николай погибли от лучевых ударов. Балькарсель буквально сгорел, а у Форреста и Нэмуро степень поражения соответствует примерно попаданию из бластера.

— Примерно, — согласился доктор.

— А теперь, если вас не затруднит, вспомните энерговооруженность организма зеркальников.

— Ничтожная. Они едва передвигаются, практически не размножаются… О, я, кажется, начинаю понимать…

— Иван Карлович, — обратился Антон к начальнику партии. — Я произвел простейший подсчет. Даже суммарная энерговооруженность всех зеркальников, обитающих на планете, меньше одного импульса из бластера. Зеркальники не стреляли первыми. Они вообще не умеют стрелять.

— Это еще ни о чем не говорит, — возразил спелеолог Лео. — Если хищник слабый, то он призывает на помощь хитрость и коварство. Вы можете объяснить, за что они убили Эмилию? Ведь она в них не стре-ля-ла! Всего-навсего хотела отпугнуть… Если зеркальники в самом деле только «отражают» действия людей, то делают они это чересчур странно, криво. Это кривые зеркала, сенсуал, черные. Вы приглядитесь к ним получше.

«Кто знает — кривые ли? — подумал Антон, отключая связь. — Все, может, обстоит как раз наоборот…»

Из далекого детства пришло воспоминание. Когда ему было лет шесть или семь, он впервые попал в комнату смеха. Городок аттракционов уже закрыли на ночь, в залах, где стояли игровые автоматы, было пусто и гулко, погасла разноцветная мозаика огней и экранов, но Дед Егор, который властвовал в том волшебном царстве, пропустил его, крикнув вдогонку не очень понятное предостережение: «Гляди только, не обижай зеркала». Он ворвался в зал, со смехом скорчил рожу своему первому попавшемуся нелепо перевернутому отражению, а вопил что-то победное, стал надувать щеки, приседать, показывать язык, выделывать невообразимо что руками, ногами, всем телом. Уродцы в зеркалах тоже пришли в движение, повторяя его кривляния. Он захохотал, стал еще пуще дразнить кривые зеркала. Так продолжалось до тех пор, пока он не увидел в одном из них жуткую картину: свое плоское, будто высушенное тело и отдельно от него тонкий блин головы, разорванный пополам улыбкой. Он умолк и перестал кривляться, но похожие на него уродцы продолжали бесноваться во всех зеркалах. Антон испуганно попятился к выходу. Его кошмарные отражения кинулись за ним вслед, стали окружать. Еще миг — и они спрыгнут со стен, набросятся, растерзают. Он сжался, закрыл глаза и заорал от страха и отчаяния, глотая слезы, натыкаясь руками на холодные стеклянные тупики. Прибежал дед Егор, вывел его, ослепшего от слез, из комнаты смеха и долго не мог успокоить, унять его внезапный страх…

«И все-таки мотивы поведения зеркальников остаются загадкой, — подумал Антон. — Почему они любят нас и одновременно… убивают? И как понимать их любовь — что за ней? Может, за ней, как говорит Лео, в самом деле „гастрономический“ интерес?»

Летели недолго.

Скалы здесь, километрах в двадцати от базы геологов, вместо бурого приобрели серовато-зеленый оттенок, густые тени легко было спутать с трещинами и разломами, изуродовавшими этот горный массив, а на склонах и осыпях колыхались, будто водоросли, диски зеркальников.

— Вот это место, — сказал Заречный, и гравилет аккуратно и точно опустился на скальную площадку.

Начальник партии первым выпрыгнул из машины, подошел к плоскому обгоревшему камню. Бока его кое-где оплавились в плазменном огне, потекли. Камень напоминал черного осьминога, выброшенного на сушу и припавшего в растерянности к земле.

— Янош как раз переговаривался с дежурным, — пояснил Заречный. — Затем вскрикнул, как бы от испуга, и связь прервалась… Поисковая группа нашла его здесь. То, что от него осталось… Неподалеку околачивалось несколько зеркальников. И на каждом из них светилось…

— Ясно, — кивнул Антон. — Лицо Яноша Форреста. Таким, каким оно было перед смертью.

— Да. Испуг и непонимание. Лучше и не вспоминать.

— А это что? — Антон показал на металлический оплавленный цилиндр, который валялся возле камня-осьминога.

— Сейсмодатчик. Янош в тот день устанавливал их в предполагаемых активных зонах.

— Здесь не было никаких приборов наблюдения? — спросил Антон. — С Форреста все началось, а как, что — неизвестно.

— К сожалению, — Заречный развел руками. — Думаете, мы не интересовались обстоятельствами гибели Яноша… Увы, вокруг одни камни. Мрак и неподвижность…

— Не скажите. — Антон поднял взгляд к небу, и губы его дрогнули в едва заметной улыбке. — А вон та звездочка, которая движется? По-видимому, спутник? И, наверное, напичкан всевозможной регистрирующей аппаратурой?

— Вы гений, Антон! — воскликнул начальник партии. — Если, конечно, спутник в тот момент был в зоне визуальной видимости. Я сейчас…

Пока он связывался с дежурным и объяснял ему, какие записи проверить, Антон отошел к краю площадки, где кончалась скала и начиналась ее тень. Только в полуметре от края скалы он вдруг сообразил, что вместе с ней кончается и твердь. Тень уходила в пропасть, и Антон в который раз удивился: как мало в природе определенного и однозначного, точнее, как еще несовершенно наше умственное зрение, которое, увы, не видит сути явлений и вещей.