Фред Саберхаген - Звезда Берсеркера (Клуб Любителей Фантастики — « L»)

Хемпхилл же, напротив, выражал полное удовлетворение тем, какой кульминации достиг на борту Нирваны П культ Марса.

— Сначала давай посмотрим, что там, на мостике и в моторном отделении. Затем уже будем убирать это безобразие и продолжим путь.

Митчел с радостью последовал за ним, но Жор задержал его на минуту.

— Скажите, это вы умудрились включить контрпроектор? Если это вы, то я обязан вам гораздо большим, нежели моя жизнь.

Митчел, не понимая, смотрел на него:

— Контрпроектор? О чем это вы говорите?

— Ну должно же быть какое-то…

Все поспешили прочь, а Жор еще долго оставался на арене, с трепетом разглядывая тонкие стены храма Венеры. Определенно, спрятать проектор здесь было просто невозможно. Спустя некоторое время его позвал приятный девичий голос, и Жор, словно очнувшись, поспешил уйти.

На арене наступила тишина, но продолжалось она недолго:

— Аварийная ситуация закончена, — зазвучал голос по каналу внутренней связи. Пустые трибуны арены внимали ему. — Информационная служба возвращается к нормальной работе. Последний из заданных вопросов касался идеи, положенной в основу конструкции храма. Ниже следует стихотворение Чосера, относящееся к храму Венеры.

Венера, наполовину поднявшись над сверкающими волнами, улыбалась.

В том, как люди видят мир, всегда находят свое отражение их убеждения и эмоции. В искусственные машины можно заложить способность к более полному восприятию, научить их принимать явления такими, какие они есть на самом деле без примеси любви, ненависти или благоговения.

И все же проницательный человеческий глаз видит больше любых объективов и перископов.

После того, как за последние пять минут в его положении не произошло никаких существенных перемен, Карлсен понял, что, наверно, останется в живых. По крайней мере, еще какое-то время. И едва осознав это, как только разум его вновь осмелился дать волю зрительному восприятию, он отчетливо увидел окружавшие его толщи космического пространства и все то, что находилось в нем.

В течение короткого времени он, казалось, был совершенно не способен двигаться. Через несколько минут он решил, что окончательно сошел с ума.

Карлсен находился внутри спасательной шлюпки диаметром футов в двенадцать, напоминающей прозрачный пузырь. Превратности жестокой войны забросили его сюда, к середине самого крутого гравитационного холма, который только можно себе представить. Вряд ли кому-нибудь приходилось сталкиваться с чем-то подобным во всей вселенной.

У едва различимого подножия холма висело солнце, столь огромное, что ни единый квант света не мог вырваться из зоны его притяжения в видимом диапазоне. Все произошло с Карлсеном стремительно: менее, чем за минуту, он, спасаясь от преследовавшего его врага, вместе со своей шлюпкой свалился туда, где и оставался сейчас, выскочив из нормального пространства и отдалившись от него неизмеримо далеко. Минуту, в течение которой происходило это небывалое падение, Карлсен провел в молитвах. Он успел осознать, что расстается с жизнью, и отчасти благодаря этому сохранил спокойствие.

Но вот минута прошла, и падение неожиданно прекратилось. Карлсену показалось, что лодка вышла на орбиту. На орбиту, по которой не приходилось летать никому из людей, среди пейзажей, недоступных прежде глазам человека.

Внизу под ним разворачивалось грандиозное сражение, которое гремящая гроза вела с закатом солнца. Перед взором Карлсена предстали нескончаемые, беззвучные облака, плывущие в фантастическом беспорядке. Словно гигантская планета, закрывали они половину неба, и в то же время их огромное скопление многократно превосходило по размеру любую из мыслимых планет, самую большую из гигантских звезд. В центре этого удивительного феномена находилось солнце, обладающее гипермассой, в миллионы раз большей массы привычного земного светила.

Облака состояли из межзвездной пыли, крутящейся в поле притяжения гипермассы. Падая, они наводили статическое электричество, которое, разряжаясь, вызывало почти беспрерывную молнию. Со всех сторон от шлюпки беспрестанно вспыхивали бело-голубые сполохи. Большинство их, как и сами облака, сверкали далеко внизу. Пройдя вверх по гравитационному холму огромный путь, сполохи приобретали зловещую красную окраску; исчерпав всю свою мощь, они так и не могли достичь того места, где находилась шарообразная шлюпка Карлсена.

Его шлюпка обладала собственным искусственным гравитационным полем и продолжала удерживаться в нормальном положении — палубой книзу. Карлсен, сидя в массивном кресле, закрепленном в центре шлюпки-пузыря, через полупрозрачную палубу наблюдал разливающееся красное свечение, словно вспыхивающее между его тяжелыми космическими сапогами. Кресло это, оснащенное устройствами управления шлюпкой и оборудованием жизнеобеспечения, словно сердце, постоянно поддерживало функционирование корабля и его обитателя. Под палубой располагались еще несколько устройств, одним из которых был небольшой, но весьма мощный двигатель. Все остальные предметы и объекты, окружавшие Карлсена, были изготовлены из чистого стекла. Все в конструкции шлюпки было продумано до мельчайших деталей: постоянный приток свежего воздуха, экранирование от радиации — только глаза Карлсена и его душа оставались открытыми воздействию окружавших его космических глубин.

Когда, наконец, Карлсен оправился от потрясения настолько, что почувствовал себя способным снова двигаться, он, глубоко вздохнув, попытался запустить двигатель, чтобы вытащить себя из той ужасной ямы, в которой очутился. Как он и предполагал, из этого ничего не вышло. С таким же успехом он мог попробовать выбраться отсюда, крутя велосипедные педали.

Шлюпка каким-то странным образом оказалась зафиксированной внутри узкой полосы из скал и пыли, которая, словно ремнем, опоясывала лежащее внизу безбрежное пустое пространство. Даже небольшое изменение траектории движения шлюпки не осталось бы незамеченным. Нитка этого гигантского пояса терялась вдали еще до того, как, резко изгибаясь, сливалась с другими такими же полосками в более широкий рукав. Рукав этот простирался еще дальше и, в конце концов, сопрягался воедино с другими подобными себе рукавами, и так все снова и снова. Каждая полоса смешивалась с такими же как она полосами, образуя новый более широкий рукав, пока, наконец, (как далеко это было? сто тысяч миль? миллион?) первый крутой изгиб этого гигантского кольца не становился вполне различим. А вслед за ним, мягко уходя в глубину, вырисовывалась грандиозная арка, окрашенная молнией в тона радуги и постепенно исчезающая за линией чудовищного горизонта, образованного окружающей гипермассу пыльной пеленой. Карлсен с удивлением подумал о том, что эти фантастические облака и этот горизонт находятся от него на расстоянии в миллионы миль. Он смотрел на них, и они становились все серее и серее — сказывалась огромная скорость, с которой он двигался по орбите.