Татьяна Грай - Тахиона

Тронхэйм подошел к двери - она была слегка приоткрыта - и окликнул негромко:

- Есть кто-нибудь, эй?!

Внутри послышались мягкие шлепающие шаги, и вышел один из учеников знахаря, - мальчишка лет пятнадцати, хмурый, лохматый, в коричневой рубахе. Он прищурился, рассматривая Тронхэйма, поздоровался и сказал:

- Ты к Карпацико-тину? Он занят.

- А когда он сможет поговорить со мной? - спросил Тронхэйм.

- Не знаю, - отрезал ученик и ушел в дом.

Тронхэйм решил погулять немного по острову, а потом вернуться, возможно, Карпацико-тин, освободится скоро. Обойдя неторопливо лагуну, социолог вошел в рощу. Пальмы, увешанные ярко-красными и зелеными гроздьями овальных орехов, росли здесь близко друг к другу, листья их образовывали сплошную крышу, и в роще было не то чтобы прохладно, а вполне сносно палящие лучи не проникали сквозь зеленый покров.

Ипполит Германович прошелся по роще, рассматривая пальмы, - больше смотреть было не на что. Песок, мохнатые стволы... тишина. Птицы молчат жарко. Тронхэйм уселся на песок, прислонившись спиной к мягкому стволу, и стал смотреть вверх. Орехи среди темно-зеленых листьев напоминали гигантские гроздья винограда. Тронхэйм думал о том, что жизнь на островах, в тропическом климате, течет спокойно и лениво, и если исключить ураганы, сургорам не о чем беспокоиться. И не к чему стремиться. Орехи созревают круглый год, рыбы в лагунах и вокруг островов огромное количество, и все, что нужно для такой вот убогой растительной жизни, дается без труда. Сургоры, как, впрочем, и остальные племена, живущие на островах, редко выходят в открытый океан, - только раз в три года, когда между племенами происходит обмен невестами, - а вообще самое дальнее путешествие - с одного острова на другой. Но лодки сургоров способны выдержать, и более серьезные испытания, нежели переход с атолла на атолл. Как сургоры научились строить такие суда, зачем? Наверняка раньше они были путешественниками. И что все-таки происходит на островах во время ураганов?..

Скрипнул песок, и Тронхэйм обернулся. Колдун стоял сзади, в нескольких шагах, смотрел внимательно на Ипполита Германовича. Тронхэйм вскочил.

- Желаю тебе... - начал было он приветственную фразу, но Карпацико-тин перебил его, не дав договорить:

- Желаю и тебе удачи.

Тронхэйм замолчал. Колдун тоже помолчал немного, потом спросил:

- Ты хотел со мной говорить. Зачем? О чем?

- Да, я хотел поговорить с тобой, - Тронхэйм выбирал слова не спеша. О чем? Право, не знаю. Может быть, о жизни, вообще о жизни? Зачем? Наверное, чтобы понять вас...

- А зачем тебе понимать нас? И что ты хочешь узнать о нашей жизни, розовый? - колдун говорил ровно, спокойно, ни одна черточка на его лице не дрогнула, однако Тронхэйм ощутил скрытое напряжение.

- Ты можешь не говорить ни о чем, если не хочется, - выразительно пожал плечами социолог. - Это дело твое, и ты вправе отказать пустому любопытству. Просто я подумал - раз уж мы оказались на ваших островах, почему бы не познакомиться поближе? И потом, ты не совсем верно понял меня, - точнее, я просто не успел договорить. Я хотел послушать ваши сказания, только и всего. И думал, что ты поможешь мне в этом.

- Сказания? - колдун слегка поднял брови, в зеленых глазах мелькнуло недоумение. - Сказания... - Карпацико-тин, казалось, обдумывал, что скрывается за просьбой чужака, и не опасно ли рассказывать пришлому легенды сургоров. В конце концов он, видимо, решил, что ничего страшного в этом нет.

- Пойдем, - сказал он Тронхэйму, - пойдем ко мне, будем говорить в доме. Мне кажется, тебе непривычно у нас, жарко, так?

- Так, - согласился Тронхэйм. - Действительно, жарковато.

Они пошли по краю лагуны, не спеша, и Карпацико-тин сначала молчал, а потом, когда они прошли почти половину пути, спросил вдруг:

- А там, где вы живете, не так жарко?

- У нас днем - как у вас ночью, - сказал Тронхэйм.

- Холодно, - покачал головой Карпацико-тин, - наверное, поэтому вы такие бледные.

- Но ведь у вас тут, на островах, раньше тоже были такие люди, как мы, со светлой кожей?

Колдун остановился. Посмотрел на Тронхэйма. Хотел что-то сказать, но передумал. До самого дома он не произнес больше ни слова.

"Так, - соображал Тронхэйм, - похоже, колдун был уверен, что розовые чужаки не добрались до своего дома, а мы явились сами по себе, ничего не зная о сургорах... Но теперь поздно делать вид, что мы в неведении..."

В доме колдуна стояли вдоль стен выдолбленные из коралловых глыб сосуды, наполненные всякой ерундой - сушеными водорослями, толчеными ракушками и прочими необходимыми для лекарского ремесла вещами. Тронхэйм, не проявляя внешне своего интереса, осматривал комнату, пока Карпацико-тин передвигал зачем-то лавку ближе к окну. Затем колдун предложил Тронхэйму сесть и хлопнул в ладоши. Из внутреннего помещения вышел давешний мальчишка - все с тем же заспанным видом - вынес две чашки, сделанные из скорлупы орехов, украшенные тонкой нарядной резьбой. В чашках оказался опалового цвета напиток, - и колдун предложил питье гостю. Тронхэйм отхлебнул немного - жидкость оказалась прохладной и слегка терпкой; в ней, видимо, были тонизирующие вещества, поскольку Ипполит Германович сразу почувствовал себя гораздо лучше, словно и не провел несколько часов в тропической зоне.

- А где твой второй ученик? - спросил Тронхэйм.

- Работает, - коротко ответил Карпацико-тин и обратился к мальчику. Вот ты, Рамо-лой, учишься рассказывать. Расскажи, откуда появились сургоры, как живут. Расскажи гостю.

Тронхэйму показалось, что колдун дал ученику какую-то инструкцию, едва заметно подчеркнул слово "гость", едва заметно что-то объяснил глазами... Рамо-лой тут же сел на пол, скрестив ноги, и без всяких предисловий заговорил монотонно, уставясь на носок башмака Тронхэйма:

- Было море одно - давно это было, много времени прошло, стало морю одному скучно. Выплюнуло море сушу, стало с ней разговаривать. Немножко веселее. Долго так было - опять стало скучно морю. Выплюнуло море рыб, а суша родила зверей и деревья. А потом суша и море подумали и превратили двух рыб в людей. Стали слушать, о чем люди разговаривают... Жили эти люди на очень большом острове, где много разных зверей и деревьев, и звали первых людей Корилентио-лек и Матадиса-лар. И были у них дети...

Тронхэйм слушал бормотание мальчика, думая при этом, что, кажется, система мифов о происхождении жизни и людей здесь общая для всех известных планет, населенных гуманоидами, и само представление о возникновении человечества от одной-единственной первопары (вышедшей к тому же из воды) сохраняется везде с удивительным постоянством. Рамо-лой говорил гладко, без запинок, - видно было, что рассказ он давно заучил наизусть и произносит его бездумно, нанизывая слова на нить примитивного сюжета совершенно машинально.