Мария Галина - Экспедиция

— Нужно выбираться отсюда. И поскорее.

Наконец, ему удалось открыть свою дверь, и он вылез наружу. За ним вылез Герка. Оба они были целы, только слегка потрепаны.

— Давай! — заорал Герка. — Выбирайся! Ты же мешаешь добраться до остальных.

Я начала толкать дверь, но ее заклинило. Вполне возможно, что в тоскливой панике я просто дергала не ту ручку.

Вдвоем они навалились на заднюю дверь — это было не так уж легко, потому что она открывалась в небо, — наконец, Герке удалось приоткрыть ее на достаточную ширину, чтобы вытянуть меня за шиворот.

— Отойди подальше, — сказал Томас. — За машину.

Я отошла. Джип лежал себе на боку, и из него что-то вытекало. Мне это не понравилось.

— Ребята, — говорю, — он, кажется, сейчас взорвется.

— Сам вижу, — сквозь зубы пробормотал Томас.

Они все еще возились у задней двери. Томас залез внутрь и, наконец, появился, таща за собой оглушенного Игоря. Тут я уже пришла в себя настолько, что сообразила, что им нужна помощь. Я перехватила Игоря и начала оттаскивать его от машины, пока они выволакивали Кристину и все вещи, которые попадались им под руку. Оказавшись за безопасным пригорком, я опустила Игоря на землю и побежала обратно. Кристина лежала на асфальте у машины, лицо бледное, глаза закрыты, нога неестественно вывернута. Я подхватила пару тюков, а Томас и Герка — Кристину — и поволокли ее к тому же пригорку. Мы успели вовремя — относительно вовремя, потому что раздался еще один удар, я зажмурилась, а когда открыла глаза, машина пылала так, что в этом даже проглядывала какая-то нездешняя красота — потрясающие сочетания красок! Горящие обломки летели в разные стороны. Я лежала на холодной земле — в бок мне упирался какой-то тюк — и тупо размышляла над тем, что фейерверк в прямом переводе означает «огненная работа», когда Томас сбил меня с мысли.

— Ты поглядела, что с ней? — спросил он.

— Нет, — ответила я, потому что боялась ее осматривать — а вдруг то, что я увижу, будет совсем невыносимо.

— Хоть знаешь, что надо делать?

— На зрачки посмотреть… кажется. Может, пульс…

— Во-первых, ей под голову нужно что-нибудь подложить.

Я стащила с себя куртку, свернула и положила Кристине под голову, потому что рыться в тюках сил не было. Потом по очереди приподняла ей веки.

— Ну, что там?

— Зрачки, кажется, одинаковые, если это что-то значит. На свет реагируют.

— А нога?

— Томас, я боюсь.

Он вздохнул, опустился на колени и начал осторожно ощупывать ей ногу. Потом сказал:

— Штаны надо резать.

— Что там?

— Перелом. Похоже на перелом.

— Интересно, — сказал Герка, — а где эти суки, которые в нас попали?

— Я вообще не думаю, что они подойдут, — ответил Томас. — Если бы они хотели ограбить машину, они бы ее просто остановили. Наверное, мы напоролись на какой-нибудь местный патруль, который засел где-то на высоте довольно далеко отсюда и палит во все, что движется. Но уходить отсюда нужно поскорее.

— Как мы пойдем? Она не скоро оклемается. И малый — тоже.

— Нет, — говорит Томас. — Он скоро встанет. Это просто шок. А ее придется нести, конечно.

В результате, они вытянули из тюка одеяло, положили на него Кристину и поволокли ее и все наши уцелевшие пожитки. А я помогала Игорю — он действительно пришел в себя довольно быстро. Идти-то, во всяком случае, чисто механически переставлять ноги, он мог, но куда мы идем, и что происходит, соображал плохо и все время жаловался, что его мутит. По-моему, это смахивало на сотрясение мозга. Я и сама соображала неважно потому, что все произошло слишком быстро, и просто тащилась, уходя все дальше от дороги, вслед за Геркой и Томасом. Томас сказал, что карта сгорела в машине, но что он примерно представляет себе, где мы находимся и куда нужно идти. Они взяли, несмотря на свою ношу, такой темп, что мы с Игорем еле успевали, он все время спотыкался и цеплялся за меня, и у меня тоже начали подгибаться ноги. Наконец, мы очутились в овраге — отсюда дорога была не видна, а когда спустились на самое дно, то оказались со стороны шоссе еще и защищены относительно крутым гребнем. Здесь, в овраге, кроме чахлого кустарника, практически ничего не росло, лишь там, где прошли оползни, верхний слой земли обнажился, открыв спутанные корни. По самому дну тек мутноватый ручеек.

— Может, тут и остановимся? — сказал Герка.

— На время — да, — ответил Томас. — Передохнем.

— А потом куда? — слабо спросил Игорь. Он уже понемногу приходил в себя.

— Это зависит от того, что с ней.

— Томас, — вмешалась я. — Ему тоже нельзя двигаться. По крайней мере, пару дней. У него, похоже, сотрясение.

— Отлично! — сказал Герка. — Просто великолепно!

— Никто же не виноват…

— Ладно, — говорит Томас, — все равно, пока не разберемся, что там у нее с ногой, дальше двигаться не сможем. А там будем решать. Погляди-ка (это уже мне) — вон в том мешке аптечка.

— Черт! — спохватился Герка. — А пакет этот дурацкий где?

— Во втором тюке. Надо бы его переложить понадежней.

— Может, вскроем заодно? — говорит он.

— Послушай, — ответил Томас, — если окажется, что с ними с обоими плохо, у нас будет полно времени. Двинуться-то мы отсюда никуда не сможем. Потом посмотрим.

Тут Кристина открыла глаза и начала стонать. Лучше бы она в себя не приходила, бедняга, потому что Томас как раз присел осмотреть ее ногу. Он стащил с нее брюки — их пришлось разрезать — и открыл миру ее острые коленки. Одна нога была, как положено, — нормальная худущая нога, а вот другая стремительно опухала. Томас осторожно ощупал ей щиколотку — пальцы у него были худые и сильные. Вообще — красивые руки…

Видимо, он дошел до места, потому что Кристина, которая до этого равномерно поскуливала, охнула и опять закатила глаза.

— Нормальный перелом, — сказал Томас. — Закрытый.

— Ну и чего делать? — говорю.

— Не знаю… в таких случаях, кажется, положено накладывать шины. Но, может, просто перебинтовать поплотнее.

В общем, ему удалось замотать Кристинину ногу бинтами, которые он нарезал из запасных рубашек и даже примотать к ноге какие-то палки. Даже если у меня были сомнения по поводу качества этой повязки, сама я лучше все равно сделать не смогла бы. После чего мы укутали Кристину всеми имеющимися в наличии теплыми вещами, вкатили ей антибиотик и обезболивающее, развели костер и нагрели воду — вернее, они сами все это сделали, а я только помогала таскать хворост, остро страдая от собственной своей бесполезности. Я не могла им помочь — ни в чем не могла, только под ногами путалась. Игорь тоже лежал, подсунув под голову один из тюков — помягче, выглядел он не так безнадежно, как Кристина, но жаловался, что у него кружится голова. Его напоили горячим, тоже всучили какую-то таблетку и велели спать. Тут только я сообразила, что все теплые вещи ушли на больных, а ночи были еще очень холодные, поганые ночи, да и сейчас уже было неуютно. Я подсела поближе к костру и при этом боялась, что на ночь они решат его загасить, потому что сидеть в темноте было и вправду гораздо безопаснее. Поступи они так, я бы не стала спорить — просто потому, что тогда бы мне пришлось делить с ними ответственность за принятое решение, а ответственность — поганая штука, и чувство вины, неизбежно наступающее в результате промахов, без которых не бывает, — тоже. Но они, посовещавшись, сошлись на том, что костер надо оставить. Хоть это и создает дополнительные проблемы, сказал Томас, потому что одному Богу известно, кто может забрести к нам на огонек.