Иван Ефремов - Румбы фантастики. 1988 год. Том I

Блеск неба был мутен и зловещ, ручьи щупальцами протянулись через мастерскую. Вода вынесла из-под щита с проволокой для резки плит целую гору окурков.

Вспышка — иссиня-белая, зеленоватая, беспощадная, как дуговая сварка. Треск исполинского бича — ненужный, чрезмерный для загнанного существа, пытающегося спрятаться на озаренной молниями арене. Запах озона и гари.

Не колеблясь более, он ринулся напролом. Лбом и выброшенными вперед кулаками пробил горячий упругий барьер, и увидел кольцевую колонаду стволов вокруг черной прогалины, стволов красной меди с косматыми бледными кронами; и кипящие тучи, и молнию между ними — широкую извилистую реку пламени; и сиреневую крылатую корону с черным ядром — то, что он считал луной…

Но очередной гром, вместо того, чтобы размозжить и расплющить двоих дерзких, вдруг затрепетал, загадочно дробясь, изошел каким-то обиженным басовым воем. Словно замедлила ход и «поплыла» магнитная запись.

Больше не было островка. Кто знает, какие катаклизмы увечили теперь тот мир! Герой наш стоял на коленях посреди обширной лужи на полу и прижимал к себе измокшую, накрепко зажмурившуюся Лану. Кто-то сверху, возмущенный буйством грома, ложкой колотил по стояку отопления; во входную дверь тарабанил и орал Крымов. Но наш герой только смеялся счастливым смехом, шепча в маленькое ухо подруги утешительную бессмыслицу: «Уедем. Я начну все сначала. Ты веришь мне, Лана?»

В конце концов, он сам виноват в том, что его винтороллер оказался в хвосте этой параболической очереди. Оправдывало одно: сначала он решил вообще не летать, передумал в последнюю секунду, когда уже весь мелкий городской транспорт заполнил небо и сгрудился над точками приземления. Заполненные винтороллеры опускались медленно, в месте перегиба на миг застывали, выпускали, пассажиров на эстакаду и взмывали так быстро, что подъемная ветка казалась просторнее спусковой. Закрадывалось даже сомнение, не исчезает ли часть транспорта под мостовыми. С эстакады гуляющие добираются до Невы независимо, каждый своим путем. На самом деле уличные диспетчеры заранее проложили нитки предпочтительных пеших маршрутов и неназойливо регулируют густоту потоков…

С половины спуска Багир увидел, что он уже далеко не последний в очереди. Мысль показалась несущественной, и он выбросил ее из головы. Он и так слишком часто теперь прислушивается к себе. А ведь все гладко, все в норме. Работа, дом, искусство, друзья — времени только-только хватает на медицинский минимум. Багира уже дважды предупреждали, что, если не прекратятся злоупотребления здоровьем, он будет отстранен от работы. Смешно! Словно так уж легко в этом случае подобрать себе занятия еще на пять часов ежедневно! Пора бы уж медикам понять, что и обращенные к себе вопросы, и беспрерывное ожидание, и бесконечное самокопание в ощущениях, — все это не от недостатка, а скорее уж от избытка покоя…

Виктороллер лег брюхом на асфальт, отдернул призрачные стенки, и Багир, нимало о нем не позаботясь, ступил на глазурованный тротуар. Поскользнулся, но подошвы тотчас изменили сцепление, перестроились на режим прогулочной ходьбы.

Впереди и сзади шли люди, много людей. Багир чувствовал себя чуть неудобно, как если бы неглиже заявился в институт читать своим студентам палеотехнологию. Но он поборол себя, вписался в ряды толпы. Никто не спешил. Два потока лились в обоих направлениях по набережной — две стены взглядов, не сцепляясь, скользили одна по другой. Разрыв между потоками был ровный, будто бы края их в своем, якобы бесцельном, хаотическом движении шли по необозначенной линеечке. Внутри потоков гуляющие бессознательно разбирались аккуратными шеренгами по десять человек. Если какая-нибудь компания хотела выделиться, то держала слева и справа интервал в одного человека. У некоторых в руках были гитаролы, но никто не пел, потому что до объявленного открытия гуляния оставалось сорок две минуты. Белая ночь тихо кралась по городу. Нева иногда свинцово бухала в свой гранитный берег, но люди не отшатывались, если брызги взлетали выше парапета.

Багир пересек по диагонали попутный поток и все оборачивался посмотреть, как люди без удивления расступаются перед ним, а потом спокойно смыкаются, гася его след в толпе. Впрочем, называть эту вареную, негромко гудящую, однообразную массу толпой не поворачивался язык — в памяти со студенческих лет сохранился иной ее вид: нечто разноголосое, взбалмошное, сумбурное… Непонятно, что изменилось за эти годы, об этом мало кто задумывался. И все же Багир предпочел бы сейчас, чтобы его не очень дружески пихнули локтем в бок или на худой конец огладили сложным эпитетом. Но перед ним, спешащим, безмолвно очищали дорогу. И как ни в чем не бывало смыкали ряд.

На Исаакиевской площади к Багиру протянулись несколько рук и буквально выдернули за угол дома, где образовался тихий островок. Багир переходил из объятий в объятия, радостно и вместе с тем сдержанно, как и другие, вскрикивал, мягко хлопал по плечам в ответ на такие же преданные хлопки. Наконец высвободился, пересчитал тех, кто пришел на этот раз. Нода. Стасик. Эмерс. Розите. Откололся Ницкий. Пожалуй, следующая встреча через год вряд ли состоится — такой потери, как Ницкий, их компании не пережить. Амба, как говорили, кажется, древние греки.

— Привет, большо-ой привет и два привета утром! — пропел Багир.

Засмеялись. Не забыли старого анекдота.

— А что, разве Ницкого не будет? — спросил он почти не заинтересованным тоном, не надеясь на ответ.

— У Юры завтра защита, — виновато пояснила Розите.

— Как, вторая диссертация?

— Бери выше, малый ученый совет. Проект модернизации озера Красавица. Юра предлагает возвести над зеркалом воды второй, этаж — в прозрачной, не отбирающей солнца чаще. Опорные колонны-гидрообменники тоже будут полыми и прозрачными и не помешают свободному перетоку воды и движению рыб.

Багир представил себе мираж с водорослями и береговой каймой пляжа, поднятые к облакам на четырех застывших водяных смерчах. И позавидовал. Красиво, черт возьми! Есть еще люди, мыслящие в таких резких ландшафтных образах.

— Ты неплохо осведомлена, Розиточка, а?

— Так он же заходил недавно. Рассказывал.

Эх, Ницкий, Ницкий! Когда-то ни защита, ни свидание не могли отнять его от друзей, компания была выше других дел. Впрочем, чем ученый совет не повод? Ничуть не хуже других.

— Жаль-жаль. Кто же сегодня поиграет?

Да. Тут Ницкий со своей гитаролой был бог. И это понимал Стас, говоря:

— Я вообще-то захватил диафон. В его памяти все наши песни набраны.

— Чудненько. Пресса не имеет возражений против замены человека машиной? — бодро поинтересовался Багир, потирая руки.