Семиен Слепынин - Второе пришествие

Бог Провел в клинике около двух часов — больше, чем в любом другом месте. Он знал, что за это время радио, телевидение и печать разнесут весть о его новых чудесах по всей стране.

Иисус вышел на гранитные ступени парадного входа с надеждой увидеть ликующую толпу.

Толпу он действительно увидел. Но толпу зевак, молча взиравших на Бога. Правда, попадались граждане, чаще всего пожилые и совсем старые, которые крестились и беззвучно шевелили губами, очевидно, шепотом читая молитвы и вознося хвалу Господу. У самых ступеней Бог обнаружил довольно большую кучку верующих. Они стояли на коленях и отвешивали земные поклоны.

Но разве это успех? Где всеобщее коленопреклонение и радостные возгласы “Осанна!”?

— Разрешите, господин Иисус… Разрешите.

Иисус вздрогнул, заметив неведомо откуда возникшего круглого, сдобного человечка в лакированных туфлях, настолько подвижного, что трудно было разглядеть его лицо. Человечек, щелкая затвором фотоаппарата и живо перебирая ногами, оказывался то справа, то слева, и туфли его сверкали, как молнии.

— Разрешите представиться. Вилли Менк.

Человечек остановился и показал Богу репортерское удостоверение.

Только сейчас Иисус рассмотрел бездумное, сытое и розовенькое лицо человека. На его круглой голове, которую наверняка не посещала ни одна значительная мысль, сквозь реденький цыплячий пушок проглядывала благополучная розовенькая лысина.

“Поросенок”, — подумал Иисус без обычной к таким людям неприязни. Напротив, захотелось как-то пригреть, приласкать это жалкое, бездуховное существо.

— Интервью? — ободряюще улыбнулся Бог. — Ну что лее, сын мой, задавайте вопросы.

Некоторых объяснений, рассудил Бог, все равно не избежать. И лучше дать их поверхностно образованному, бойкому репортеру, чем ученым вроде Саврасова. А таких ученых, уверенных в рационалистической познаваемости Бога и его чудес, немало и в западноевропейских странах. Дай им только волю, — усмехнулся Иисус.

— Почему вы боитесь ученых?

Иисус поморщился. Репортер будто читал его мысли. К тому же Бога обидело нелепое словечко “боитесь”.

— Их я не боюсь, — глухо ответил он. — Эти люди фанатически убеждены в том, что природный мир, который они изучают, есть единственный мир. Им не понять надприродное происхождение моих чудес.

— А правду говорят, что вы добрый и что чудеса ваши несут только благо?

И снова Бога покоробило неуместное словечко — “добрый”.

— А вам непременно нужен злой Бог, Бог-палач? — проговорил Иисус, уже досадуя на себя за то, что согласился дать интервью. — Вы имеете в виду Страшный суд? Но я пришел не с карающим мечом.

— А с чем?

Простоватый вопрос Менка поставил Иисуса в тупик. Четкой программы своего прихода он не имел. Раньше ему казалось, что одно лишь пришествие Бога в мир, погрязший в мещанском благополучии и меркантилизме, послужит трубным сигналом к духовному возрождению человечества и к какому-то радостному, небесному обновлению. Ничего подобного не случилось. И даже верующие, к которым Иисус почему-то все больше терял уважение, ждали совсем другого — избавления от своих личных бед, а вовсе не Страшного суда.

Толпа затихла, ожидая ответа.

И Бог заговорил. Иисус развивал взгляды, которые основательно пересмотрел потом, во второй период своей мессианской деятельности, когда принципы первого пришествия нашел сомнительными. Но сейчас он начал с того, что люди прошлых веков жили в несравненно худших материальных условиях. Но у них было великое преимущество — жизнь души, нашедшая выражение в неумирающих произведениях искусства. Ибо они верили в душу, верили в божественный мир, земным воплощением которого был Иисус Христос первого пришествия.

— А что такое душа человека, каждого из вас? Это и есть бытие духа, бытие Бога в вещественном мире. И вот вы убиваете в себе Бога, топчете его ногами в погоне за наживой, за материальным благополучием и комфортом. Истинно говорю вам: вы живете не жизнью души, то есть поклоняетесь не Богу, а дьяволу. Дьявол вещей цепко держит вас в своих лапах.

— Материалистическая наука… — произнес Иисус, саркастически искривив губы. — Она отняла у вас веру. А что дала взамен веры, взамен самого Бога? Холодильники, атомные бомбы и электронные кастрюльки. И вы довольны?

— Нет, — продолжал Иисус, — Бог не против науки. Ни в коем случае. Познание мира физического наряду с верой в мир метафизический, трансцендентный, послужит на пользу людям. Наука в союзе с религией возродит Бога в душе каждого человека и будет способна творить чудеса.

— Не думайте также, что я призываю вас к аскетизму и технической отсталости. Но надо знать меру. Вы же, погрузившись в трясину сытости и комфорта, незаметно для себя отучаетесь чувствовать и мыслить. Иначе говоря — вы теряете образ и подобие Божие, превращаетесь в бездумное сытое, сексуально возбужденное стадо, которое пасется электронной техникой.

Далее Иисус говорил еще более хлестко, не стесняясь в выражениях. Он был доволен своей речью. Получалось что-то вроде вдохновенной проповеди — то гневной и бичующей, то ярко призывной.

Толпа, казалось, благоговейно внимала. Но вот справа кто-то громко чихнул, и тут лее рядом послышался хохоток.

Слегка задетый Иисус споткнулся на полуслове и замолк. Вокруг него все так лее вертелся и бесшумно порхал с кинокамерой в руках полненький репортер. Иисус был почти уверен, что тот ничего не вынес из его проповеди.

Иисус не ошибался. Вилли Менк не вникал в проповедь. Он даже не задумывался над тем — Бог перед ним или нет? Он знал одно — перед ним сенсация. Небывалая, ошеломляющая. Из нее надо выжать все, чтобы вознестись на гребень репортерской славы, разбогатеть и купить аэрояхту, о которой давно мечтал.

“Поросенок”, — с нарастающим раздражением отметил Иисус. Он обвел взглядом многотысячную толпу, состоявшую, как сейчас убедился, в основном из таких же Менков, и окончательно пал духом.

“Перед кем мечу бисер?” — тоскливо спрашивал себя Бог, спускаясь по ступеням на мостовую. Люди расступались, образуя перед ним коридор, иные, чтобы лучше видеть, взбирались на крыши автомашин. Иисус шагал по середине мостовой. Иногда посматривал по сторонам, и вид двухэтажной толпы зевак не радовал его. Многие, правда, крестились и смотрели на Бога не то со святым обожанием, не то со страхом. Но что из этого?

А тут еще кругленький репортер — полная противоположность стройному, сухощавому Богу — не отставал ни на шаг. Вертлявый и назойливый, как муха, Менк то семенил рядом, то забегал вперед. Иногда приседал, нацелив на Бога объектив кинокамеры и выбирая наиболее эффектный ракурс.

Иисус начал смутно догадываться, что Вилли Менк, пожалуй, более опасен, чем ученый Саврасов. Бесцеремонный обыватель как бы обесценивал, даже опошлял высокую миссию Христа, делая из Бога какого-то ярмарочного клоуна и фокусника.