Юрий Греков - Слышишь, Кричит сова !

Итак, я дописал последнюю страницу. Сигнал уходит.

Мы ждем..." Антон Давидович поежился. Зыбкое марево чужой жизни истаяло как сон. Почти реальный и с поразительным эффектом присутствия сон... И тогда и позже Антон никак не мог оценить степени достоверности расшифрованного текста. Чернякову же она представлялась абсолютной сама по себе и вдобавок - как бесспорное подтверждение его собственных воззрений на возможность проникновения во Время и сквозь него. Антон Давидович удовлетворительного объяснения не находил, да и не искал особенно, полагая, что умозрительные догадки - дело, мягко говоря, бесперспективное. Однако сам факт-то существовал - и не имело никакого значения, годится ли он как руководство к действию или не годится. Черняков ухватился за него, как за соломинку, и по сию пору в кулаке эту "соломинку" судорожно сжимает. Но и ему, Антону, эта история в конце концов все-таки сослужила совершенно неожиданную службу.

Года два спустя в антикварном отделе букинистического магазина на Пушкинской он купил потрепанную книжку неизвестного года издания - низ титульного листа был оборван. Называлась книга несколько витиевато: "От Лойолы до наших дней. Очерк деяний Святейшей Инквизиции тайных и явных". Большую часть этой весьма занятной и страшноватой книжки занимали архивные тексты - выдержки из обвинительных заключений, доносы, решения, приговоры. Читать все подряд было довольно утомительно, и Антон Давыдович, перелистав наскоро, сунул книжку на полку и только через полгода во время "переплетного приступа" вспомнил о ней. Время от времени он приводил в порядок бумаги, сшивал и брошюровал накопившиеся материалы - это и называлось "переплетным приступом". Прикидывая так и эдак - какой всетаки ремонт нужен книжке, Антон Давыдович мимоходом скользил взглядом по строкам, как вдруг что-то его остановило. Он вчитался в начало документа и неясное подозрение заставило его сосредоточиться: "Монсиньор, как я уже доносил Главкому Инквизитору, во время посещения монастыря святого Бенедикта близ Вероны мною было обнаружено, что при попустительстве настоятеля брата Бонифация ересь свила себе гнездо за святыми стенами.

Двое слуг дьявола, творивших каббалистическое чародейство, по требованию моему именем Святейшей Инквизиции закованы и помещены были в келью монастырской тюрьмы. У врат кельи оставлен был на страже монах, по слову настоятеля, твердый в вере слуга Святой Церкви нашей. Войдя в келью наутро с инквизитором веронским Филиппом, нашли мы оковы свободными, без следов пилы или другого орудия. Еретиков же дьявольских в келье не найдено. Кознями врага божьего, да будет проклят он во веки веков, еретики избегли суда на земле, да не избегнут они его на небесах! Прошу Ваше Преосвященство о предании суду Святейшей Инквизиции настоятеля Бонифация и монаха именем Игнатия, ибо они суть пособники сяуг диаволовых, и да спасутся их души через огненное искупление. Хвала Господу! Паоло Кампанья, офицер ордена Иисуса".

Не знай он истории Цига и Рете, никакого значения этому документу Антон Давыдович придать бы не мог.

Но он знал. Черняков, когда Антон Давыдович показал ему донесение иезуита, казалось, потерял дар речи. Хватанув воздуху, он только сумел проговорить: "Ну вот видишь!" "Вижу",- подтвердил тогда Антон Давыдович, думая о том, чему свидетельством оказалась его находка. Но, если для Чернякова она была подтверждением абсолютной достоверности известной им обоим истории, то Антону она показала еще раз то, над чем он задумывался давно: в книгах рассеяны сведения, на первый взгляд имеющие лишь академический интерес, а попросту говоря ненужные. По одной простой причине, что им невозможно придать значения. Если, конечно, не знать, что за ними стоит.

Сам Дорожняк уже давно с пристальным и направленным интересом отбирал, анализировал и систематизировал факты, которым до него никто значения не придал. И обычное, рядовое донесение безвестного иезуита подтвердило принципиальную верность его поисков. Однако, все собранное за многие годы пока не складывалось в законченную картину. Антону иногда казалось, что не хватает только одного пресловутого "удара кисти", чтобы она стала завершенной. И наконец это случилось. Много позже, но все-таки случилось!

В то утро Антон Давыдович по заведенной привычке, прежде чем подняться к себе в лабораторию, зашел в докторскую. Вопреки названию эта самая "докторская" к медицине отношения не имела. Это был отдельный читальный зал для старших научных сотрудников, который так прозвали завистливые аспиранты в те далекие времена, когда он сам еще принадлежал к "низшему сословию".

Старший библиограф Неонила Яковлевна, которую он по старой памяти звал Нила, на молчаливый вопрос кивнула: - Есть кое-какая мелочь, я тебе отложила.

Антон Давыдович взял два журнала, протянутых ему Нилой, сказал: Спасибо, мать. Я их у себя посмотрю, к вечеру занесу.

В лаборатории никого не было - с утра все на пятиминутке, на которую сам Антон Давыдович по договоренности с начальством ходил только в требующих его обязательного присутствия случаях. Пятиминутка продлится минимум полтора часа, так что время просмотреть журналы есть. Антон Давыдович интереса своего к публикациям, чрезвычайно его занимающим, не афишировал, вполне законно опасаясь, что коллеги, среди которых есть и зубастые и языкастые, сочтут это классическим примером профессорского чудачества. Не станешь же каждому объяснять, почему и что именно тебе нужно, если сам еще бродишь в потемках. Он и Ниле не стал ничего объяснять, просто попросив однажды: "Ты ведь все равно все поступления просматриваешь. Так что, если попадется на глаза информация о чем-нибудь эдаком,- он поискал слово,- ну, необычном, таинственном что ли, газеты любят печатать такое на четвертой странице, так ты откладывай для меня". Нила к просьбе отнеслась с профессиональной серьезностью, и редкое утро Антон Давыдович уходил из библиотеки без очередного "взноса" в быстро разраставшуюся "Антологию таинственных случаев", как он, не мудрствуя лукаво, называл свою коллекцию, вычитав это вполне удачное название, кажется, в "Технике-молодежи".

"Надо же,- усмехнулся Антон Давыдович,- тезки".

Журналы, отложенные ему Неонилой Яковлевной, действительно были полными тезками: французский "Science et vie" и наш - "Наука и жизнь". Антон Давыдович, бормотнув: "Ну-ка, что там пишут господа галлы", раскрыл журнал на странице, предусмотрительно заложенной бумажной полоской - еще одна добрая услуга Неонилы Яковлевны.

"Так-так,- сказал Антон Давыдович,- об этом, по-моему, у меня уже есть", и еще раз пробежал небольшую заметку, в которой поверилось о странной находке австрийского физика Гурльта, обнаружившего в конце прошлого века стальной параллелепипед весом в 786 граммов.