Юрий Медведев - Яко Вертоград во цветении

Что поражало в Марии — она одушевляла все сущее: всех птиц, зверей. И камни. И лунный свет. И воду, поющую в арыках.

— Они все живые, они слушают и понимают людей, — говорила она восторженно. — Знаешь, как стать счастливым? Попробуй, когда проснешься, поприветствовать их высочество горы. Причем не только Тянь-шань, но и братьев его — Памир, Кордильеры, Тибет. Призови океан не насылать циклоны. Пустыню — чтоб бури не подымала, песком глаза не слепила. Но самое главное — никому не желай зла. Всем скажи: «Доброе утро». Всех полюби.

Я отвечал в задумчивости:

— Ладно, попробую поздороваться и с горами, и с морями, как ты говоришь. Но зачем?

— Зачем? Они тебя отблагодарят. Научат своему языку. Начнешь угадывать, что случится завтра, послезавтра, даже через год.

— Ну, ты загнула — через год. Лучше скажи, что будет через три минуты?

Она выставила вперед руку с растопыренными пальцами и сказала уверенно:

— Облако закроет луну.

— Ни за что! Небо-то чистое, сплошь звезды.

— Каким бы ты желал видеть облако? — спросила Мария. — На что похожим?

— На медведя. Только шиш с маслом он появится. Колдунья лишь глазами сверкнула — и вскоре облако, и

впрямь медведь — заслонило брызжущую сияньем луну.

— Как у тебя такое получается? Как предугадала? — удивился я и услышал в ответ:

— А как ты предугадал подоспеть в «Горный гигант» именно тогда, когда напало хулиганье?

Я отразил коварный вопрос незамедлительно.

— Но почему ты в тот день еще раньше не проведала у гор, что встретишь этих шибздиков?.. Ага, молчишь, присмирела. Хорошо. Скажи, что случится через месяц.

— Где случится?

— Не на Луне же, ясное дело. Здесь, у нас, в Алма-Ате.

Горбунья зажмурила глаза и отвечала так:

— Через месяц озеро в горах над Талгаром размоет плотину. Сель снесет много домов. А у нас под Чеченской горою сгорит от молнии мельница.

— Тогда почему не сходить на мельницу и не предупредить? И в Талгар можно съездить, людей озаботить. Хочешь, в воскресенье отец нас туда отвезет.

— Не всегда можно предупреждать.

— Но почему, Мария?

— Чтобы им не стало еще хуже.

— Кому? Вещунья молчала.

Я прощался с нею, разъяренный, но через месяц предсказанье исполнилось. В точности! С той поры я зауважал колдунью, но стал, как и старухи, ее побаиваться.

Года через два, осенью, далеко в горах, аж за седьмым перевалом, я собирал шиповник и боярку. Прилег передохнуть под дикой грушей — и заснул как убитый. Очнулся от звучания вроде бы марииного голоса, звуки доносились снизу, от ручья. Подымаюсь, крадусь к поваленной березе — и действительно замечаю стоящую на верхушке валуна свою соседку, но не в выцветшем балахоне, а в темно-красном сарафане с широким подолом. Сначала мне показалось, что она читает стихи на певучем своем языке, причем читает то ли облаку, то ли солнцу, — запрокинув голову, с длинными, до колен, черными волосами и поводя правой рукой. После завела одну из своих волшебных мелодий и пела минут двадцать, не меньше.

Я дождался, когда она слезет осторожно с валуна, спустится вниз по берегу ручья, скроется в березовой рощице — и, раздираемый любопытством, кинулся через заросли вниз. Взобраться на камень оказалось непросто, — сверху он представлялся не таким громадным, но я отыскал место, где спускалась Мария, — и вскарабкался на макушку. Ничего особенного, камень как камень, бурый, с красными и черными вкраплениями, будто молниями опоясан. Движимый безотчётным чувством, точнее, предчувствием, решил я подражать Марии: руку протянул к солнцу и запел:

— Э-сан-то-ма-а де-вин-те-ми-ни-о-о…

И посетило меня, к величайшему изумлению, чудо, небесное виденье. Голубой свет дня погас, «выключился» мгновенно, воцарилась кромешная тьма, и оказался я перенесенным в сверкающий огнями прямоугольный тоннель, в сечении больше футбольного поля, только углы закруглены. Удивляло, что он не сходит в конце на нет, как положено по законам нашего зрения, не только не сужается по мере отдаления, но даже слегка расширяется, упираясь где-то, в чудовищном отдалении, в подобие экрана необъятных размеров.

Что я увидел на экране? Тела планет, спеленутых серебристыми сетями и оттого похожих на одуванчики. Плавающие по студенистому зеленоватому морю багряные шары с шипами, где на концах шипов — тоже шары, и тоже с шипами. Летательные космические аппараты в виде кальмаров, пульсирующие бледно-голубым сиянием. Города на арках-мостах, перекинутых, как радуги, от горы к горе. Сплетенные из разноцветных световых шнуров фигуры, напоминающие то циклопов многогорбых, то крылатых тысяченожек. Нет, не пересказать убогим моим языком всего, увиденного мною, подростком, на валуне, близ ручья. Но вот движения красок, огней, картин на экране замедлилось, все стало истончаться, тускнеть — и пропало видение. Опять «включилось» небо, солнце, березовая рощица, горные вершины. Сколько ни пытался вернуть Марииной песней чудо — сезам мне не подчинился.

Возвращался домой в смятении. Значит, не только за целебными травами наведывалась в горы Мария. Оказывается, она владеет колдовскими силами, могущими, как в сказке, обморочить человека и средь белого дня …

Вечером она не вышла, как всегда, шептаться на лавочку. Я ждал ее, пока отец не загнал меня спать. Спал же я до самой зимы в саду, в развалюхе-флигельке, приткнувшемся стеною к деревянной баньке. После переезда сестры к мужу я здесь воцарился один и, случалось, до утра сидел над книгою, тщательно занавесив единственное оконце, чтобы родители не поймали с поличным.

В ту ночь окна я не занавешивал, сон быстро меня сморил. Снился овраг, до краев заполненный колесами, маховиками, бетономешалками, камнедробилками. Все это вращалось, гудело, скрежетало, содрогая небо и землю. Проснулся, в ужасе. Кто-то осторожно тряс меня за плечо. В лунном свете, косо падающем на пол в раскрытую дверь, я узнал Марию.

— Не бойся меня, — почему-то сказала она. — Я пришла попрощаться. Завтра мы с мамой Феней уезжаем в Змеиногорск, на Алтай. Там у нее сестра живет, она ногу сломала в бедре, тяжелый случай. Ухаживать некому, вот мы и едем, месяца на три, не меньше.

— Но как ты сюда попала? — нелепо спросил я. — Калитка-то закрыта на ключ.

— А я задами, в дырочку, куда ты лазаешь за яблоками к старику Мустафе.

Я почувствовал, как краснею, спросил:

— Когда ты вернешься, Мария?

— Когда вернусь, ты уже будешь в Москве, точнее, в Подмосковье. На днях твоего отца переведут туда. Мы увидимся не скоро.

Я сел в постели; пригладил ладонью растрепавшиеся вихры.

— Откуда ты знаешь Мария? Нам отец ничего не говорил.

— Я знаю всё, — отвечала она. — Даже то, что тебе никогда, не надо ездить в машинах иностранных марок, понял? И знай: за тебя с самого рождения бьются мечами, выкованными из молний, два великана: один светлоликий, в серебристой накидке, другой — темновидный, и одеянье его — отравленная тьма. Каждый из великанов ростом от Земли до Луны, не меньше.