Томас Диш - Щенки Земли

— И это из моего досье? Должен сказать, вы хорошо его проштудировали.

— О, вряд ли осталось что-то нам о вас неизвестное, сэр. Прежде чем доставить вас сюда, можете не сомневаться, мы покопались в каждой, даже самой крохотной грязной трещинке вашего прошлого. Вы ведь понимаете, что как раз сюда-то и не следовало привозить ни одного отказника. Но у нас больше нет сомнения, что вы безобидны. Мы знаем вас изнутри и снаружи. Ваши школы, родственники, друзья, что вы читали, где бывали. Мы знаем каждый номер, который вы занимали в каждом отеле, останавливаясь в Швейцарии и Германии. Мы знаем каждую девушку, которой вы назначали свидание в Барде и вне его пределов, даже знаем, как далеко вы зашли с каждой из них. И должна сказать, картина получилась не из приятных. Мы знаем, в мельчайших подробностях, сколько именно вы заработали за последние пятнадцать лет и как потратили заработанное. В любой момент, и правительство готово позаботиться об этом, вас можно прямиком отправить в Спрингфилд по обвинению в уклонении от налогов. У нас есть история болезни вашего двухлетнего психиатрического лечения.

— Вы подслушивали и в исповедальнях?

— Только после того, как вы попали в Спрингфилд. Именно так мы узнали об аборте, который был сделан вашей жене, и о ваших мерзких пакостях с этой мисс Уэбб.

— А ведь хороша, не правда ли?

— Если вам нравится иметь дело со слабовольными натурами. Но вернемся к делу: ваша задача здесь очень проста. Вам будет позволено циркулировать среди субъектов, говорить с ними, разделять, насколько это окажется возможным, их повседневную жизнь. И сообщать посредством кратких отчетов о проблемах, которыми они живут, их развлечениях и личных оценках… как бы это сказать?.. здешнего интеллектуального климата. Подозреваю, что вам эта работа понравится.

— Возможно. Но почему я?

— Вас рекомендовал один из субъектов. Из множества кандидатов, которых мы рассматривали, вы оказались наиболее подходящим для этой работы — и определенно самым доступным для нас. Со всей откровенностью приходится признать, что у нас есть проблемы… общения с субъектами. Именно их главарь — его имя Мордикей Вашингтон — заявил, что вы тот, кого надо доставить сюда для выполнения роли посредника и интерпретатора. Вы помните Мордикея? Он ходил в ту же школу, что и вы, целый год — тысяча девятьсот пятьдесят пятый.

— Центральная среднеобразовательная школа? Имя кажется неуловимо знакомым, но я не могу связать его с этим местом. Может быть, я слышал имя, когда делалась общая перекличка; во всяком случае, он не из числа моих друзей. Невероятно, чтобы я уже стал забывать имена друзей.

— Здесь у вас будет достаточно благоприятных возможностей навести в этом порядок. Есть ли ко мне вопросы?

— Да. Что означает буква Э?

Она тупо уставилась на меня.

— На табличке «Др. Э.Баск», — внес я ясность.

— Ах, это. Она означает Эйми.

— А какой частный фонд финансирует это заведение?

— Я бы могла вам сказать, но, мистер Саккетти, не кажется ли вам, что лучше этого не знать? Субъекты проинструктированы, что определенные вещи — ради вашего же блага — лучше с вами не обсуждать. По той простой причине, что вы, как я догадываюсь, будете продолжать стремиться покинуть это место, не так ли?

Др. Эйми Баск с нейлоновым скрежетом сняла ногу с ноги и встала.

— Охранники явятся прямо сюда, чтобы доставить вас на верхний этаж. Я снова встречусь с вами не позднее следующей недели. Тем не менее не стесняйтесь свободно приходить ко мне и задавать вопросы, на которые вам определенно потребуются ответы. До свидания, мистер Саккетти.

Тремя проворными шагами, словно сделав три реза ножницами, она покинула комнату. Окончательно расставив все точки на этом круге.

Позднее:

Не более чем через час после того как я внес эту запись в дневник, пришла записка от X.X.: «Ей тридцать семь. X.X.».

Межподразделенческие склоки?

(На этот вопрос не отвечайте).

7 июня

Я был уверен, что с моими мигренями, явно психосоматического свойства, было покончено в результате психолечения; однако прошлой ночью они возобновились. На один приступ в прежние времена теперь приходится семь. Возможно, др. Баск, конечно же посвященная в эти таинства, смогла подыскать контрмагию, уничтожившую результаты лечения др. Майерса; может быть, дело просто в том, что я не ложился спать до двух ночи, занимаясь бумагомаранием. Я еще не настолько отдалился от стихотворения, чтобы судить, стоило ли оно такой жертвы. Хотя кто знает? Может быть, именно мигрени оно и обязано своим рождением.

Так много пищи для ума; примечательным событием дня был визит, почти сразу после завтрака (в полдень), этого легендарного Мордикея Вашингтона. Он явился без уведомления меня охранниками, постучал, но вошел, не дожидаясь приглашения.

— Можно? — спросил он, уже войдя.

Ни по лицу, ни по голосу — его громкому голосу, барабанившему по моей мигрени, — я не узнавал в нем ни предполагаемого школьного приятеля, ни кого бы то ни было еще.

Первое впечатление: он очень некрасив. Я могу признать, что мои стандарты красоты отличаются этноцентричностью, но тем не менее не думаю, что нашлось бы много негров, которые могли признать Мордикея Вашингтона привлекательным. У него очень темная кожа, на близком расстоянии — с фиолетовым отливом. Удлиненное лицо с выпирающей челюстью и вывернутыми губами (однако скорее остающимися в плоскости лица, чем торчащими вперед; такие губы следовало бы называть вертикальными), малюсенький нос и взъерошенные неомаорийские волосы. Грудь, которая сотню лет назад называлась чахоточной, почти незаметные плечи, кривые ноги, косолапые ступни. Печальный, какой-то скребущий голос, похожий на голос Панча в театре марионеток. Но красивые глаза (хотя так всегда говорят, если люди по-настоящему уродливы). Но даже если и так, я буду настойчиво твердить, что у него необычные глаза, одновременно и влажные, и живые, обещающие глубину, но никогда ее не раскрывающие, оксюморональные глаза.

— Нет, не вставайте, — сказал он настойчиво, когда я стал выбираться из постели. Он волоком перетащил через всю комнату стул к моей кровати. — Что вы читаете? Ах, книга репродукций. Вы уже столько времени здесь, а мне до сих пор не сказали Я узнал от Джорджа. Жаль, но я был временно… — Он сделал неопределенный жест рукой над головой. (Его ладони, так же как ступни ног, непропорционально велики. Пальцы на концах расширены, как бывает у рабочих, но очень проворные, почти трепещущие. Его жестикуляция претендовала на высшую драматичность, словно он стремился компенсировать ею неподвижность лица). —…несуществующим. Бездеятельным. Умирающим. В коме. Но теперь все это позади. А вы как раз прибыли. Я рад. Я — Мордикей Вашингтон.