Мария ГАЛИНА - 2009 № 9

Бауэр едва не выронил канистру.

— Обер-лейтенант, возьмите себя в руки! Это приказ старшего по званию!

То, как он поливал посиневшую, но радостно подвывающую Эльзу теплой водой, Бауэр запомнил плохо — перед глазами все плыло. От возбуждения перехватывало дыхание. В памяти осталась маленькая татуировка у подмышки Эльзы — номер группы крови и стрелочка острием вверх — руна «Тюр» 21 21 Руна «Тюр» считалась у тяготеющих к оккультным наукам нацистов символом непримиримости в бою. Этой же руной вместо традиционного креста эсэсовцы украшали могилы своих павших товарищей. .

Потом он помог стучащей зубами девушке наскоро вытереться скинутой ранее майкой и буквально впрыгнуть в новый комплект формы. На фройляйн Вернер он висел как мешок, зато на лице девушки расцвела улыбка:

— Поверь, это самое счастливое мгновение за последнюю неделю.

— Верю. Я бы и сам не против... А почему ты спрашивала про мое личное оружие? — вдруг вспомнил Эрих.

— Потому что должен же был кто-то стоять на страже моих покрытых мурашками прелестей, — хохотнула девушка. — Голой не очень удобно участвовать в перестрелке. Но я уверена: найдись кто-то, пожелавший нарушить наше уединение, ты бы его тут же прикончил.

Районом сбора была назначена станция. Утробно взрыкивая двигателями на прогазовках, первыми туда двинулись «тигры» Поста.

— Я буду в «маусе» Буша, ты — вместе с Фогелем, — шепнула Эльза Бауэру. С неожиданной горечью добавила: — Береги себя, Эрих.

И сорвалась в наполненную топотом ног темноту. Исчезла среди лязга железа и криков команд.

— Бауэр, где вас носит? — откуда-то сверху раздался озабоченный голос хауптштурмфюрера.

Обер-лейтенант припустил к своему танку. Последнее, что он заметил, перед тем как за ним захлопнулся люк, — сиротливо сгорбившиеся в свете фар фигуры: капеллан, осеняющий всех крестным знамением со сложенного из пустых снарядных ящиков амвона, и Бляйхродт, левой рукой прижимающий к себе пустую стеклянную банку, а правой — отдающий честь.

Оставив позади Тингуту, ударная группа достигла железнодорожной насыпи и повернула вправо. Следуя вдоль рельсов на северо-восток, армада — почти 100 танков, бронетранспортеров и тягачей — начала перестраиваться.

— Пойдем двумя шеренгами с минимальными интервалами, — объяснил Бауэру Клаус. — Иначе в темноте рискуем перестрелять друг друга. В первой шеренге — «ролики», во второй — мотопехота.

Несмотря на громадные размеры башни «мауса», внутри нее было не развернуться: слишком много места занимали казенные части артиллерийских орудий, выстрелы раздельного заряжания калибра 128 мм и прочие полезные железки. В бликах ламп дежурного освещения обер-лейтенант видел Клауса, оказавшегося наводчиком, двух заряжающих и свисающую с потолка пару ног, принадлежащую Фогелю. Тот напялил поверх фуражки наушники и через открытый люк выглядывал наружу.

Мерное движение по ровной белой пустыне действовало усыпляюще. Оторванность от внешнего мира отупляла. Первоначальное возбуждение схлынуло, рев тысячевосьмидесятисильного «Даймлера» тоже как-то приелся. Эрих сидел на решетке пола и от безделья разглядывал толстые жгуты проводов, соединяющие «Мьёллнир» с упрятанными под башню батареями.

В наушниках, подключенных не только на внутреннюю, но и на внешнюю связь, было слышно, как трясущийся во втором эшелоне подполковник Крафт координировал действия группы:

— Тигр-один, я Бык, доложитесь.

— Бык, я Тигр-один, — надтреснутый голос Поста даже среди помех узнавался очень хорошо. — Противник не обнаружен, продолжаю движение.

— Принято. Мышь-один, как у вас?

— Скорость — двадцать, противника нет, норма, — завозился в люке Фогель.

— Пипер-один, что-нибудь видите?

— Темно.

Бауэр жестом привлек внимание Клауса:

— Эй! Мне показалось, что «Пипера» вчера сожгли русские.

Эсэсовец пожал плечами и сообщил, что целый и невредимый танковый взвод «Пипер» вчера поздно вечером самостоятельно вышел к Тингуте.

Ударная группа рассеяла скупыми очередями дозор русских у какого-то разъезда и стала перебираться через железнодорожную насыпь. Основные силы противника, судя по следам на снегу, спешно двигались в направлении Сталинграда. Немецкие танки устремились вдогонку.

Чтобы хоть чем-то себя занять, Эрих поднес к лампочке наручные часы. Двадцать два тридцать по Берлину. Неприятности начались две минуты спустя.

«Маус» едва заметно качнуло, одновременно рассыпав по броне серию глухих щелчков.

— Разрыв слева! — объявил хауптштурмфюрер, и не думая покидать люк. — Экипаж: к бою.

Бауэр пружинисто вскочил и ужом проскользнул в свою башенку. Подключил, как показывали, питание. Доложил о готовности. И тут же получил команду отбоя:

— Отставить, Бауэр. «Мьёллнир» побережем для более серьезного противника, а пока обойдемся артиллерией. Клаус, стопор башни — долой. Работаем вспомогательным калибром. Бык, я Мышь-один, вступаю в бой. Прошу подсветки.

С бронетранспортеров отстрелили полдюжины ракет. Повисшие на парашютах, они залили степь нестерпимо ярким белым сиянием.

— Водитель, стоп!

Сверхтяжелый танк споткнулся, дернулся и замер,

— Орудие на двенадцать часов. Бронебойным. — Фогель что-то прикинул: — Дальность триста. По скоплению вражеских танков — беглый огонь!

Казенник 75 мм дернуло на откате. Потом еще раз и еще. Внутри башни остро запахло порохом.

Сквозь прицел «Мьёллнира» Бауэр видел, как трассер болванки чиркнул по броне русского танка и рикошетом ушел в сторону.

— Клаус, главный калибр. Бронебойным. Дальность та же. О-гонь!

«Мауса» словно копытом лягнули — настолько была сильна отдача, Зато от KB мигом полетели ошметки. Одновременно расположение русских накрыло зигзагами пулеметных очередей — вперед пошла спешившаяся пехота.

— Вперед! Вперед! — надрывался по радио Крафт.

...Слева полыхнул длинный сноп выстрела — «мышь» оберштурмфюрера Баха тоже вступила в игру.

Удар. Фонтан искр. Эрих чувствительно треснулся затылком о крышу своей башенки.

— Ерунда, — штурмбанфюрер поглубже надвинул на голову фуражку. — Врезали в орудийную маску. У нас там больше двадцати сантиметров отличной крупповской брони — пусть долбятся! Водитель, вперед.

И они пошли вперед, извергая огонь, проламывая наст чудовищной массой и наматывая эту бескрайнюю страну на траки своих громадных гусениц. А по краям, чуть приотстав, катили гребнем стальной волны остальные. И было в этом слитном неудержимом движении столько мощи, что Эриха мороз пробрал по коже. Обер-лейтенант сам не заметил, как затянул в полный голос марш панцергренадеров: