Юрий Дружков - Прости меня…Фантастическая поэма

Трясет, как будто верхом едешь. Мой тягач вилял и проскакивал мимо всех колдобин, стараясь против моей воли пойти по ровным, уже укатанным полоскам.

Прогнали меня если не с позором, то с крепкими словами.

— Учись, деревня, — сказал наш Механик, демонстративно показывая пальцем туда, где работал Американец. — И не садись в чужую телегу, поломаешь оглобли.

Начальник станции улыбался.

— Глядите, Америка работает на коммунизм!

Все засмеялись. Американец понял, тоже засмеялся, подмигнул мне.

— Я потомственный фермер, — сказал он по-английски.

…По телефону позвонил Американец и просил разрешения зайти на огонек. Ему, видно, кроме радио, поговорить не с кем.

Он вошел. Я налил в чашки кофе, пригласил его сесть, подвинув стул к батарее.

— Мистер Магнитолог, я вам не помешаю?

— Нет, не помешаете. У нас такое безмолвие, такая тишина, всегда гостю рад.

— Вы обратили внимание на ваши очки? Они поцарапаны. Метели бьют, как пескоструйные аппараты. Вы рискуете затуманить свое зрение.

— У меня есть очки в запасе.

— А я могу подарить вам защитные стекла. Вам от меня достается больше, чем всем, и я не мог оставить вас без этой маленькой благодарности.

— Какие пустяки…

— Я и в будущем рассчитываю на вас. Не то мне все кажется, что меня здесь не принимают всерьез. Вроде нахлебника.

— Что вы! Просто ребята привыкли видеть иностранцев обменных ученых. Обменных журналистов до сих пор не было. Стоит ли вашему брату лазить в такие дыры? Я, например, не полез бы ради писания… Какая газета?

— Я служу в отделе печати ЮНЕСКО.

— До сих пор смутно представляю, что значит ЮНЕСКО.

— О, между нами говоря, если бы в наше время жил Дон-Кихот, он, вероятно, служил в ЮНЕСКО. Нет выше идеалов, которые хочет посеять милый, близорукий, добрый дон Юнеско, и нет более наивного дона, чем Юнеско.

— Не понимаю.

— Мы призваны сближать несовместимое, утолять неутолимое, сеять невсходимое. Укреплять контакты, которые при ближайшем взгляде — видимость, не больше. Попробуйте соединить, сблизить наш непонятный больной мир, и вы поймете, как это сложно.

— Тогда зачем делать бесполезное?

— Вы хотите спросить, к чему нужны донкихоты? Вероятно, без них все-таки мир не обойдется. Вероятно, слабые зернышки всходят. В культуре, в науке, в образовании, в искусстве… Для меня то, что здесь творится, не очень большие, но первые плоды усилий донкихотов. Сблизилось несближаемое, поделилось неделимое, наладились контакты, и никаких раздоров. Это модель мира, каким он должен быть.

— Вы хотите рассказать об этом?

— Хотелось бы… Я не считаю себя донкихотом, но все последние годы я ношусь по свету в поисках тайны противоречий, всего, что может помочь преодолеть их. Меня касается все и всюду. Но, как сказал один из президентов Америки, противоречия губят нас.

— Я научен видеть противоречия сразу. По-моему, никаких тайн тут нет,

— Мистер Магнитолог, век реактивных передвижений, практически мгновенной связи между всеми так сблизил и так все усложнил, что события, противоречия в самых разных частях света глубоко зависимы друг от друга. Вот почему нужны донкихоты.

Он дымил сигаретой, большой добротный мужик.

— Вы не скучаете без газет?

— А вы?

— Я газетчик, мне трудно без них. Я люблю движение мысли, событий, новостей, споров. Я люблю сенсацию. Меня в безгазетную глухомань загнать очень трудно. Я всегда выбирал эксистории, сверхтемы.

— Тогда вам надо срочно уехать.

— Не гоните меня, мистер Магнитолог. Если я поехал с вами к бабушке на кулички, значит, я вижу тему.

— Но где же она, сенсация?

— Мистер Магнитолог, я по своему душевному складу, образованию, даже привычкам — юрист. Меня волнуют социологические проблемы. Сенсации общественного порядка. Современных людей сильнее всяких пожаров, крушений, ограблений захватывают сенсации общественного накала. Современный газетчик не может обойти социальные темы, если хочет быть фаворитом у публики… Я задумал сенсационную книгу. Не знаю, как она будет называться, но что-то вроде: «Социальная Антарктида»… Неплохо?

— Вроде бы неплохо, но какая в ней будет сенсация?

— Вы не замечаете? Рядом с вами сидит гражданин Америки. По всей береговой линии материка расположены маленькие штаты Франции, Бельгии, Австралии, Новой Зеландии. С вами работают поляки, чехи, немцы, болгары. Я, например, знаю, что в этом поселке будет построен американский научный дом. Это решено. И никаких виз, никаких политических и таможенных условий! Все помогают всем. Национальные колонии ведут работу глобального значения. — Он развел в стороны свои большие ладони. — Мне даже стало грустно, подумалось: неужели человечеству надо было найти этот непригодный к обитанию, суровый, страшный, губительный кусок земли, чтобы наконец-то люди могли ужиться рядом. Это как репетиция на космос. Дай бог, чтобы там ужились мы, как здесь, помогали друг другу, как здесь, на глыбе льда, раз не умеем жить в обетованных землях… Все работают на всех — девиз Антарктиды.

— Ну и что же?

— Такой безмятежный вопрос мог бы задать, очевидно, глубоко привыкший к подобным условиям человек. Вас не удивляет загадка Антарктиды? Здесь капиталисты работают рядом с коммунистами. Экономическая мощь разных систем подпирает эту работу. Поясните, что происходит? Если тут хозяйничает ее величество Наука, тогда не лежит ли в ее карманах граната коммунизма? — обыденным тоном произнес он такие слова.

— Ага, все-таки здешние, нормальные, по-моему, отношения вы называете коммунистическими?

— А почему бы нет, мистер Магнитолог? Если бы мне пришлось подбирать людей для таких суровых экспедиций, безусловно, я искал бы тех, кто понимает коммунистическое общение.

— Но такое нравится вам только здесь? А дома, наверное, пронеси господи? — сказал я.

— Не смотрите на меня, пожалуйста, как на примитива. Почему я не могу заметить сильные ваши стороны, к тому же ничего не меняя в укладе моих представлений? Ведь я репортер. Много видел, могу сравнивать, был однажды у вас в России… Меня у вас поразил воздух коллективизма, которым пронизаны самые крошечные поры вашего государства. Но я хочу жить по-другому. Я привык жить иначе. Я не боюсь работы, хочу зарабатывать много долларов и покупать на них много удобств. Часть моего труда все равно принадлежит всем. Я не хочу никаких ограничений.

Он говорил «доллары» на особый кокетливый лад, как у нас говорят «дйньгами», а не «деньгбми».

— Позвольте мне, американцу, выразить вам свое восхищение сверхъестественным походом, напряжением сил, затраченных в этой стуже. Я восхищен вами. Я умею видеть и принимать ваше величие, ваши качества, которым надо завидовать и сожалеть, если сам их не имеешь. Но я не хотел бы жить всегда при всем этом. А вы, я думаю, не хотите стать американцем, но, если так случится, легко сделаетесь им.