Хоган Биики - Рассказы

Ну и потом — кто выигрывал универовский чемпионат по КВНу четыре года подряд? Правильно — матфак. Ну то есть мы были умные и веселые. Как следствие, остальные факультеты в наших глазах были не совсем полноценны. Но Свана мы знали. Тоха даже говорил мне о том, какое открытие Сван успел совершить на третьем курсе, он всегда ревниво отслеживал такие вещи — до тех пор, пока не осознал, что математиком не будет. Да только я не запомнил, что это за открытие. Капитану университетской сборной КВН нафиг такое знать. Мы сами с усами и звезды балета в натуральную величину.

Так вот, я не помню, что я ответил на этот простой вопрос. Хотя нет, вру. А хрен его знает, ответил я, пасу я его, что ли. А что? Просто спросил, ответил Тоха. А мне тогда и в самом деле было не до кого-либо. Я только-только устроился в налоговую, развелся с женой, сборная вышла в Первую лигу КВН — в общем, я круто менял жизненные установки.

До Свана ли мне было?

А потом мы узнали, что Сван преподает генетику в БНЦ.

— Не, — возражает Тоха хриплым голосом. А вот нехер было песни орать под гитару и холодную водку. — Сначала был Тонхоноич.

— Только мы доперли не сразу, — говорю я.

— Мы, — язвительно говорит Тоха, и его начинает рвать.

Глядя на него, я тоже начинаю ощущать позывы.

Крыша, ночь, блюем.

Романтика!

Была весна, был март. Если быть точными, то в наших краях март — это не совсем весна. Это зима с лежащим повсюду снегом и чувствительными морозцами. Но вот пахнёт вдруг талым снегом и становится ясно — весна. И небо синее-синее. И солнце, и воздух, и свет, и глаза слезятся.

Я не умру в марте, потому что в марте умереть невозможно.

Мы с Тохой только что вернулись из Казани, где наша команда разорвала одну восьмую Первой лиги в одну калитку. И встретили Андрюху Тонхоноева. Тоже матфаковец. Тонхоноич в ту пору был следаком в Октябрьском райотделе. Если вдуматься, где только нашего брата не встретишь. Опера, торгпреды, начальники, начальнички, госслужашие, ипэшники, гаишники. Мы всюду. Всемирный заговор матфаковцев.

— Дэн!

Я обернулся.

— Тонхоноич! Блин!

И мы пошли пить пиво. Такая наша карма. Пиво любим не очень, но напиваемся им регулярно. Потому что никто не сидит просто так и не разговаривает. Хотя бы пиво…

— …Ты-то как?

— Да так… Знал бы, какой хернёй я щас занимаюсь.

Так у Андрюхи было всегда. Херня, муйня, козлы и мудаки. Но слушать его было интересно. И мы его слушали.

— Работаю по жалобе бомжей, прикинь. В демократию играют, козлы. Дескать, тоже люди.

— А они не люди? — спросил Тоха.

— Нет, — сказал Андрюха. — Какие они люди? Что в них есть человеческого?

— Душа, — сказал я. И мы заржали.

— А на что они жалуются? — сказал я, внимательно глядя, как Тоха строит башенку из кириешек. Несмотря на то, что этот строитель планировал затратить на это сооружение всего две кириешки, получалось у него плохо. Сильно хотелось отобрать у него стройматериалы и попытаться самому.

— …какой-то, понимаешь, мудак. Поить и кормить буду, говорит. Да тока этим бомжам же нихера не надо.

— Нищета развращает хуже богатства, — сказал Тоха. Скорчил рожу — у него опять упала башня. Андрей некоторое время внимательно смотрел за его потугами, а потом сказал:

— Да! Точно! Боятся они его. А мне что — в засаде сидеть? Ждать, когда он к ним подойдет? И что я ему предъявлю?

"У каждого настоящего ученого должна быть мечта…" — цитирует Тоха. Я смотрю в светящиеся окна дома напротив и чувствую, что начинаю мерзнуть. Как следствие, начинаю трезветь.

— А вот не дождётся Рома сегодня коньяка, — неожиданно говорит Тоха и вынимает из сумки бутылку.

И мы продолжаем беседу при звездах.

— У каждого настоящего ученого должна быть мечта. Есть такая мечта и у меня. — Смеётся, журналист улыбается.

— А Сван ничего, фотогеничный, — сказал Тоха. Мы сидели у меня и смотрели телевизор. "Восточный экспресс" — есть в нашем городе такая новостийная телепрограмма. На экране аккуратный и чистенький Сван аккуратно и чистенько рассказывал о том, чем он занимается…

Так Сван всплыл для нас в третий раз.

— Это было как сужающиеся круги, — говорит Тоха и отпивает с горла.

— В смысле спираль, — говорю я.

— Круги, — говорит Тоха. — Как акула вокруг пловца.

— Ну это ж спираль, — говорю я.

— Акулы не могут плавать по спирали, — наставительно говорит Тоха.

— Па-ачему? — говорю я.

— Акулы не знают, что такое спираль, — говорит Тоха.

Мне это кажется сильным аргументом, и я молча отбираю у него бутылку.

— Кстати, вот в этом доме живет Сван, — сказал Тоха.

Был месяц май, и мы шли к Роме Абрамскому. Шли не просто так, а по поводу. У Ромки Юля родила Данилку, и мы, пока жена в роддоме, шли поздравить молодого отца. Несли любимый Ромкин коньяк — до сих пор теряюсь в догадках: реально он ему нравится, или это так… затянувшееся понтерство.

Ему и кальян нравилось курить.

Ромка вид имел измученный, будто сам рожал, но нам всё же обрадовался. Быстренько накрыл на кухне, и понеслось.

— … и район главное хороший, — возбужденно говорил Ромка.

— Ага, — сказал Тоха. — Знаменит тем, что здесь живет сам Роман Абрамский.

— О-о! А-а! Ы-ы! — вскричал я. — Роман Абрамский! Сам Роман Абрамский! Кто такой?! Почему не знаю?!

— Дебилы, — ласково сказал Роман. — Бомжей здесь нет, вот что. Редко-редко забредет кто. А так уж года три я их тут не вижу.

И вот тут Тоха напрягся.

— Да как-то сразу в голове моей связалось. Бомжи и Ванк. Ванк и бомжи.

Ванк — это второе прозвище Свана, не очень им любимое. По причине похожести на «Ванёк».

Я допиваю бутылку и ставлю её на крышу. Плоская крыша с мягкой кровлей. Сейчас таких в городе практически не осталось. Все пятиэтажки перекрывают шифером, а то и вовсе сооружают мансарды.

Тоха тут же пинает бутылку. Не сильно, но вполне достаточно для того, чтобы она упала и покатилась. Так мы стоим и смотрим, как она катится к краю. Бутылка докатывается до края и исчезает.

— А если кому-нить на голову? — спрашиваю я.

— Если единственное, что человеку мешает жить, так это бутылка из-под коньяка, упавшая на голову… — говорит было Тоха.

И тут снизу начинают орать.

Когда мы вышли от Ромки, Тоха сразу потащил меня к Тонхоноичу.

— Дьябл, да ты обалдел совсем.

Как видите, я пытался возражать. Краешком сознания я понимал, что двум пьяным очкарикам заявляться в Октябрьский ОВД в первом часу ночи — не лучшая идея. Но Тоха был неумолим как паровой каток.

— Счас или никогда, — пыхтел он и тащил меня за руку вперед по синусоиде. — Куй железо, пока молод. Вини, види, пух!

В общем, он меня убедил, что идти к Андрюхе надо. Потом я его убедил, что мы идём не в ту сторону. Мы развернулись на сто восемьдесят градусов и пошли в отделение. Самое смешное, что никому из нас не пришла в голову мысль идти к Андрюхе домой. Мы были уверены, что он в ОВД. С усталым и добрым лицом сторожит наш порядок и с нетерпением ждёт наших смутных подозрений касательно Свана.