Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век 2003 №5-6

— И что же, они всегда здесь бродят? — шепотом спросила девушка.

— Да, пока не уйдут к людям. Но они совершенно не опасны. Ты привыкнешь и не будешь обращать на них внимания.

— Я устала! — девушка скривила губы. Она пыталась заплакать. Но слез не было — она еще не научилась плакать здесь.

ЗАГРЕЙ поднял ее на руки и понес. Она была легкая, как пушинка. Даже по лестнице наверх он нес ее без труда. В прихожей она вдруг вцепилась в косяк, и стоило немалых усилий оторвать ее пальцы от бруса из мореного дуба. Наконец, он впихнул ее в свою комнату, она потеряла равновесие и упала. ЗАГРЕЙ огляделся. На столе — чашка с кофе. Невыпитый кофе остыл, подернулся черным ледком. Кофе, который варила Пина, всегда покрывался льдом. А что если дать гостье хлебнуть кофе? Жестоко, конечно, но забавно. А если Пина узнает? Ну и что? В конце концов он ничем не обязан жене Дита. Абсолютно ничем. ЗАГРЕЙ разжал рот девушки и влил весь оставшийся кофе, не боясь, что она захлебнется. Оставил ее лежать на полу, сам отошел и плюхнулся на диван. Поначалу она не двигалась.

Внезапно дрожь пробежала по ее телу, и она раскрыла глаза.

— В груди жжет, — сказала она. — И мне плохо.

— Хочешь, подарю платье? — спросил ЗАГРЕЙ и положил ей на грудь лиловое платье, Танталов презент. Хорошее платье, неразрезанное, с пуговицами сверху донизу.

Она не ответила, лежала, прижимая одной рукой к груди платье, вторую положила под голову. Хмурила тонкие темные брови, мучительно хмурила, так, что меж бровей пролегла глубокая морщинка. Вспоминала.

Хорошо, что он не дал ей воды Леты.

— Все-таки я смогла, — сказала она вновь и улыбнулась. — Я была уверена, что смогу справиться. Предлагали операцию, но я отказалась. Не стала себя уродовать. Есть же и другой путь. Должен быть. А профессор мне сказал: «Все равно к нам вернетесь». А я не вернулась. Я упрямая. Сказала — под скальпель не лягу. Ведь это так глупо — ложиться под нож!

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Ни-Ни… — Она засмеялась. — Не понял? Это имя такое — Ни-Ни. Сокращенное от Анны.

— А-а! — ЗАГРЕЙ рассмеялся тоже.

Она встала, скинула длинную рубаху. Она была очень худа — кожа да кости. Ребра можно было пересчитать. Рак? Скорее всего. Ни-Ни облачилась в платье и вдруг сделалась стройной, как струя, стильной стервой. Она медленно провела ладонями по скользкому шелку сверху вниз — то ли демонстрировала себя, то ли оценивала.

— Ты красивая, — он произнес это почти искренне.

— Зеркало есть? — Она озабоченно обвела комнату взглядом, но зеркала не заметила. Зеркало, что подарил художник, отражало чью-то пустую комнату с разобранной постелью и разнокалиберными бутылками на полу. Посреди была лужа вина.

— Смотрись в мои глаза, — предложил он.

Она последовала совету, наклонилась вперед, уперла ладони в колени.

— И правда! Вот я! И вот еще я!

Ни-Ни уселась рядом с ЗАГРЕЕМ на диван.

— Главное, мама в меня верила. Она знала, что я смогу. Она все время говорила: «Ни-Ни, ты такая сильная, ты поправишься. Надо только еще и это последнее испытание перенести, и тогда — все…»

— Ни-Ни, теперь все позади, — он положил ей руку на плечо. Плечо было не теплое и не холодное. Никакое. Как у всех.

— Да, да, теперь все позади. Я смогла. Теперь уже нет боли. Какое счастье — нет боли! И силы возвращаются.

Нет боли! Счастливица! У него так сильно заныло в груди, что ЗАГРЕЙ едва не закричал.

Ни-Ни вскочила и закружилась по комнате.

— Мне кажется, я могу летать! — Она оттолкнулась от пола и в самом деле полетела. Сделала два круга под потолком и опустилась на диван. — Замечательно! — она поцеловала ЗАГРЕЯ в губы. Ему показалось, что губы у нее горячие. Такого быть не могло, но он был уверен, что ее губы обжигают.

— Меня зовут ЗАГРЕЙ, — ему хотелось, чтобы Ни-Ни поцеловала его вновь.

— Я хочу позвонить. Где здесь телефон?

Он кивнул в угол. Почему-то все сразу кидаются кому-то звонить. Это всегда так. Все помнят какие-то номера и непременно звонят.

Ни-Ни набрала номер. Раздраженно ударила ладошкой по рычагу, вновь набрала. Потом швырнула трубку и скорчила капризную гримаску:

— Занято.

— Кому звонишь? Матери?

— Не-а.

— Жениху?

— Подруге.

— Это так обязательно?

Ни-Ни задумалась. Опять нахмурила брови.

— Нет, конечно. В конце концов, Иришка — стерва. Точно. Можно закурить? У тебя есть сигареты?

ЗАГРЕЙ открыл ящик. Пачку сигарет притащил тайком Тантал. В пачке оставалось еще три сигареты.

Ни-Ни затягивалась и выпускала дым чуточку театрально, видимо, давно не курила. Комнату тут же заволокло густым туманом. Пахло не табаком, а дымом осеннего костра из палых листьев. От этого дыма у ЗАГРЕЯ полились слезы — едкие, обжигающие, бесполезные слезы.

— Ни-Ни, скажи, а как это было?

— Что?.. — она насторожилась. Судорожно затянулась. — Что?.. — В глазах ее был испуг.

— Ну, переход.

— Ничего не было. — Она спешно раздавила окурок в серебряной пепельнице. — Ни-че-го.

— Но что-то ты должна помнить, — настаивал ЗАГРЕЙ, он был жесток, он хотел знать.

— Оставь меня, оставь! Прекрати! — У Ни-Ни затряслись плечи, она попыталась заплакать. Несколько раз она провела ладонями по лицу, размазывая несуществующие слезы.

— Ты должна помнить! Должна! Ты же помнишь все другое!

— Прекрати! — Она зажала ладонями уши.

ЗАГРЕЙ привлек Ни-Ни к себе. Он знал, что она не может испытывать к нему ни любви, ни отвращения. То есть ей может казаться, что она испытывает любовь или отвращение. Но это только иллюзия. На самом деле она к нему равнодушна. Как и ко всем прочим. Как и все прочие.

Она ответила на его поцелуй. И вновь ему показалось, что губы ее горячи. Она застонала, рванулась к нему, исцарапала ногтями кожу. Ей хотелось испытать наслаждение — немедленно, сейчас же. Так со многими бывает в первые дни. Они торопятся есть, торопятся любить, торопятся что-нибудь делать. Но это быстро проходит.

Он достиг венериного спазма, а она — нет. Несколько секунд Ни-Ни лежала неподвижно, глядя в потолок. Потом вздохнула. Все разочарованно вздыхают поначалу, а потом смиряются с тем, что здесь ничего нельзя достичь — ни в любви, ни в трудах.

Он подумал о трудах и вспомнил художника, о его беспримерных тяжких творческих муках. О его борьбе со временем за свет и тепло, о сотнях картин, бесследно исчезнувших в жерле камина. Но может быть, художник наконец сумеет сберечь одну картину?

— Скоро таять начнет, — сказала Ни-Ни. — Я весну люблю. Весной небо сумасшедшее. И облака плывут быстрее, чем осенью.

«Весна. Значит, Прозерпина не скоро вернется», — подумал ЗАГРЕЙ.

И обрадовался.

На потрескавшейся штукатурке стены большое пятно — будто кто-то выплеснул чашку кофе. Рядом красным нарисована стрелка вниз. Вниз ведут ступени, все разной ширины и высоты — не угадать, как ставить ногу. При каждом шаге спотыкаешься и едва не падаешь вниз. Но следующая ступенька не дает упасть — непременно подхватит и поставит на место. А та, что за ней, вновь заставит споткнуться. И так — до самой двери. Прямоугольник из мореного дуба с бронзовой позеленевшей ручкой.