Владимир Губарев - Фантом

Кардашов понял, что это хозяин храма. Тот повернулся, и теперь уже можно было не сомневаться - он был в рясе.

- Благодарю. - Эрик Николаевич прошел к столу, присел - Неужели ждали?

- А каждый вечер у нас кто-нибудь ночует, - оживился мужичок справа, - тут и постель застелена, и стол накрыт. Вот сегодня мы заждались, нету гостей, нету, будто и позабыли нас, стариков. Верно, отец Василий?

- Прошу, сын мой, отведай нашу пищу, - пригласил батюшка, - не балагурь, Петр, дай человеку с дороги опомниться, поесть. Еще наговоримся.

- Это у нас обязательно - не удержался тот, кого батюшка назвал Петром, скукотища, а новый человек - радость большая. Верно, отец Василий?

- Прав, сын мой, прав, - согласился батюшка, - предложи гостю...

Он не успел договорить. Петр оживился еще больше. Вскочил, засуетился, полез под стол. Оттуда сначала показалась его острая бородка, а затем и лицо, торжествующее, с хитрецой.

- Как, мил человек, насчет радиации? - заверещал Петр.

- Не понимаю, - растерялся Кардашов.

- Дезактивация нужна, - торжественно объявил Петр. - И внутри, и снаружи. А внутри обязательно! Верно, отец Василий?

- Ах вот в чем дело, - рассмеялся Кардашов. - Немного можно.

- Не баламуть, - остановил его батюшка. - Ты, сын мой, наверное, из новых, не видал тебя раньше,- обратился он к Кардашову. - Надолго ли и по каким делам к нам?

- Одно теперь у нас дело, - ответил Эрик Николаевич.

Петр разлил самогонку. Чокнулись. Выпили. Закусили лучком и картошкой. Кардашов ел с удовольствием.

- Не опасайся, сын мой, - сказал отец Василий. - Та пища, что перед тобой, здоровая. Из подвалов моих. А лучок промыт трижды, пакость на нем не удержалась. Все рекомендации мы чтим, соблюдаем. Знаю, что облучение изнутри самое вредное, а потому молоко не употребляем, хоть и люблю его...

- Много слышал о вас, отец, - обратился к служителю Кардашов. - Остались здесь, наотрез отказались уезжать, хотя супругу и детей отправили сразу. Да и прихожанам посоветовали уехать...

- Они сразу к нам, в храм божий, - Петр не мог молчать, - собрались все, ждут, что им отец Василий скажет. Он вышел и напрямую: мол, так и так, неволить не могу, но прошу вас покинуть город, а он при храме божьем останется, ждать их будет. Пусть, мол, не беспокоятся... Ну я куда? Мы с отцом Василием всегда вместе, в голод и холод на крещение и отпевание... Я тут звонарем, а вообще-то в сельсовете сторожем. Еще с войны. Сторож-то всегда нужон, хоть там война или радиация, а без сторожа-то нельзя. Верно, отец Василий?

- Большая беда у народа, большая. - Батюшка опустил голову, задумался. - А ты скажи, сын мой, нельзя без этого атома? Никак нельзя?

- Держать его надо в руках. Крепко держать, - ответил Кардашов, - тогда зла он не принесет.

- Разумом понимаю: если бомба, взрыв, Хиросима и Нагасаки, то это дьявол, ядерное зло, но почему же здесь случилось?

- Кара божья, - начал философствовать Петр. Он уже был навеселе. - Верно, отец Василий?

- Не богохульствуй, - сурово отрезал батюшка, - Людская кара. Сами себе зло творим. И этим зельем тоже. - Он показал на бутыль. - Да, слаб человек, а мы все - люди... Значит, сын мой, считаешь - и добрым может быть этот атом?

- Должен! - твердо сказал Кардашов. - Иначе не вижу смысла в своей жизни.

- А вот ты спрашиваешь, почему не уехал. - Отец Василий говорил тихо, едва слышно. - Вдруг, думаю, мой храм пригодится. Знаю, тут, в подземелье, безопасно, как в бункере, где военные нынче на станции сидят. Вот и поставил кровати...

- ...Три штуки, - подхватил Петр, - а когда надо, и раскладушки поставим. В сельпо брали, на всякий случай. Пригодились. Верно, отец Василий?

Тот вновь не среагировал на слова Петра. Он продолжал говорить тихо, будто советуясь сам с собой.

- Уеду, а вдруг человеку помочь надо. Три дня никто не приходил, но потом то один, то другой зайдет. Поест, переночует... Оказалось, нужен.

- Последний автобус в десять вечера уходит, - пояснил Петр, - бывает, опаздывают, а как до поселка вахтового добраться? Нет никакой возможности, потому что верст тридцать будет отсюда... Вот к нам опоздавшие и идут. Верно, отец Василий?

- Верно, верно, Петр. Раз есть возможность добро людям сделать, делай, батюшка повернулся к Кардашову, - а ты не можешь сказать, сын мой, скоро это кончится? Если секрет, смолчи. Не знаешь - тоже. А если ведомо это тебе, открой...

- Не знаю, отец. Одно могу сказать: все, что в наших силах, сделаем.

- На том спасибо, - батюшка показал на занавеску, - там твое ложе, отдыхай, ни о чем не думай. Поутру Петр разбудит.

Колокольный звон несся над равниной. С порога церкви открывался вид на луга за рекой, на корпуса далекой станции и на городок, лежащий у подножия холма.

На звоннице колдовал Петр. А отец Василий стоял у двери и глядел на удаляющуюся фигуру Кардашова. Наверное, он ждал, что тот оглянется, но Эрик Николаевич сдержался - упрямо шел вперед, к дому, где размещалась дирекция АЭС. Уже издали он определил, что там происходит что-то необычное.

Несколько человек стояли на пороге дома, пытаясь прорваться внутрь. Но у дверей - два автоматчика.

- Запрещено впускать, - лаконично отвечал часовой. - Можно только Кардашову. Есть среди вас такой?

Люди наседали на часовых, но слишком близко все-таки не приближались - их решительный вид охлаждал пыл.

- Что происходит? - Кардашов подошел к крыльцу.

- Безобразие!

- Самоуправство!

- Возмутительно, такого оставлять нельзя!

Кардашов тронул за руку мужчину, который стоял чуть в стороне, и спросил:

- Вы не можете объяснить, что здесь происходит?

- Сюда явился молодой человек с двумя автоматчиками, - ответил он, распорядился, чтобы пока никого не впускали...

- Об одежде скажи, об одежде, - подсказали из толпы.

- Автобус со спецодеждой, предназначенной для нас... - Мужчина на мгновение замолчал, и тут же ему подсказали:

- Да, да, с нашей спецодеждой...

- Повторяю, предназначенной для нас, - сказал мужчина, - отправил на объект. И приказал: никого не впускать, пока он не разденет тех, кто там... Мужчина показал внутрь здания. - Судя по тому, что его долго нет, там идет битва. И еще неизвестно, кто побеждает...

- Так-так, ничего не понимаю... - Кардашов недоуменно пожал плечами, подождите, разберемся. - Он направился к часовым.

- Запрещено впускать, - привычно произнес часовой, - всех, кроме Кардашова.

- Я - Кардашов.

- Документы, пожалуйста.

Кардашов предъявил удостоверение. Часовой внимательно изучил его, чуть отошел в сторону.

- Проходите, - приказал он, - остальные - два шага назад!

В вестибюле стоял стол, за которым восседал Тимофеев. Перед ним лежали паспорта, командировочные удостоверения, всевозможные справки. Тема поочередно разглядывал их и складывал в правый от себя ящик.

Все молчали.