Генри Каттнер - Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности

— У провода тот же показатель преломления, что у воздуха, — сказал Гэллегер. — Я специально сделал так.

Он был достаточно порядочен, чтобы покраснеть. Ничего, за это он поставит Гэллегеру Бис выпивку.

— Специально?

— Вам нужен стереоэкран, на который можно смотреть с любой стороны и видеть изображение без искажений. И в цвете, естественно. Вот это он и есть.

Хоппер тяжело дышал. Гэллегер улыбнулся.

— Возьмите каркас куба и обтяните его этим проводом. Потом сделайте со всех сторон экран из густой сетки и натяните побольше провода внутри куба. В конце концов образуется невидимый куб, целиком сделанный из этого провода. Теперь подавайте на него сигнал в ультрафиолете и получите цветовые узоры, зависящие от длины волны. Иными словами, изображение. Цветное и трехмерное, поскольку транслируется оно на невидимый куб. И кроме того, на него можно смотреть под любым углом, поскольку это не оптическая иллюзия, а настоящее трехмерное изображение. Ясно ли?

— Да… — слабым голосом произнес Хоппер. — Почему… почему вы не сказали мне раньше?

Гэллегер предпочел сменить тему разговора:

— Командор Уолл, мне нужна охрана. Некий бандит по имени Макс Кафф пытался прибрать к рукам эту машину. Его люди похитили меня сегодня и…

— Препятствование выполнению правительственного задания? — зловеще вопросил Уолл. — Знаю я этих мелких политиканов. Макс Кафф больше не будет вам мешать… Можно позвонить?

Смейт расплылся в улыбке при мысли, что Кафф получит по лапам. Гэллегер встретился с ним взглядом, подмигнул и предложил всем гостям выпить. На этот раз не отказался даже командор. Закончив разговор, он повернулся и принял стакан от Нарцисса.

— Ваша лаборатория будет охраняться, — сообщил он Гэллегеру. — Больше неприятностей не будет.

Уолл выпил и пожал конструктору руку.

— Я должен обо всем доложить. Удачи вам и огромное спасибо. Мы позвоним вам завтра.

Он вышел, пропустив вперед обоих полицейских.

— Я должен перед вами извиниться, — сказал Хоппер и осушил свой стакан. — Что было, то прошло, верно, старина?

— Да ладно уж, — сказал Гэллегер. — Но вы должны мне деньги.

— Тренч вышлет чек. И… гм… и… — Слова застряли у него в горле.

— Что случилось?

— Ничего… — просипел Хоппер, медленно зеленея. — Немного воздуха… о-о!.

Дверь за Хоппером захлопнулась. Гэллегер и Смейт удивленно переглянулись.

— Странно, — заметил Смейт.

— Может, он вспомнил что-то срочное? — предположил Гэллегер. — Неисповедимы пути господни.

— Я вижу, Хоппер уже исчез, — сказал Нарцисс, появляясь с новой порцией выпивки.

— Да. А что такое?

— Я предвидел, что так и будет, потому что налил ему чистого спирта, — объяснил робот. — Он ни разу не взглянул на меня. Я не заносчив, но человек, настолько невосприимчивый к красоте, заслужил урок. А теперь не мешайте мне. Я пойду на кухню танцевать, а вы можете поупражняться с органом. Если захотите, приходите полюбоваться на меня.

И Нарцисс покинул лабораторию, жужжа всеми своими внутренностями. Гэллегер вздохнул.

— Вот так всегда, — сказал он.

— Что именно?

— Да все. Я получаю заказ на три совершенно разные вещи, надираюсь и делаю нечто, решающее все три проблемы. Мое подсознание идет по пути наименьшего сопротивления, но, к сожалению, когда я трезвею, путь этот становится для меня слишком сложен.

— А зачем трезветь? — спросил Смейт, попадая точно в десятку. — Как действует ваш орган?

Гэллегер показал ему.

— Я ужасно себя чувствую, — пожаловался он. — Мне нужна неделя сна или…

— Или что?

— Выпивка. Наливай. Знаешь, меня беспокоит еще одно.

— Что именно?

— Почему эта машина, когда работает, поет «Больницу Святого Джекоба»?

— Это хорошая песня, — сказал Смейт.

— Верно, но мое подсознание всегда действует логично. Конечно, это логика безумца, но…

— Наливай, — ответил Смейт.

Гэллегер расслабился, ему делалось все лучше и лучше. По телу расходилось приятное тепло, в банке были деньги, полиция отстала, Макс Кафф наверняка расплачивался за свои грехи, а тяжелый топот доказывал, что Нарцисс действительно танцует на кухне.

Было уже заполночь, когда Гэллегер поперхнулся выпивкой.

— Вспомнил! — воскликнул он.

— Чт-то? — удивленно спросил Смейт.

— Я хочу петь.

— Ну и что?

— Я хочу петь «Больницу Святого Джекоба».

— Ну так пой, — предложил Смейт.

— Но не один, — подчеркнул Гэллегер. — Я люблю ее петь, когда накачаюсь, но, по-моему, она лучше звучит дуэтом. А когда я работал над машиной, то был один.

— И?

— Видимо, я встроил в нее проигрыватель, — сказал Гэллегер, думая о безумных выходках Гэллегера Бис. — О боже! Эта машина делает четыре дела сразу: жрет землю, выпускает тяги для управления космическим кораблем, создает стереоскопический экран без искажений и поет со мной дуэтом. Удивительная штука!

— Ты гений, — сказал Смейт после некоторого раздумья.

— Разумеется. Гмм…

Гэллегер встал, включил машину, вернулся, и уселся на «Тарахтелку». Смейт вновь улегся на подоконник и смотрел, очарованный небывалым зрелищем, как ловкие щупальца пожирают землю. Диск тянул невидимый провод, а ночную тишину нарушали более или менее мелодичные звуки «Больницы Святого Джекоба».

Заглушая жалобные стоны машины, прозвучал глубокий бас, спрашивающий кого-то:

Это вступил Гэллегер Бис.

Алмазы у Болларда крали почти с той же скоростью, с какой он их производил. Страховые компании уже давно отказались от такого неудобного клиента. Правда, детективные агентства за вознаграждение рады были предложить свои отнюдь не дешевые услуги, но, поскольку алмазы, несмотря ни на что, продолжали исчезать, это оборачивалось пустой тратой денег. Дальше так продолжаться не могло. Состояние Болларда опиралось на алмазы, а стоимость драгоценностей возрастает обратно пропорционально их количеству и доступности. При нынешнем темпе воровства лет через десять безупречно чистые алмазы высшего качества могли пойти по цене стекляшек.

— Мне нужен идеальный сейф, — сказал Боллард Джо Гюнтеру, потягивая ликер из бокала.

— Конечно, — ответил Гюнтер. — А где такой взять?

— Ты же инженер, вот и придумай что-нибудь. За что я тебе плачу?

— Ты платишь мне за изготовление алмазов и за то, что я держу язык за зубами.

— Не выношу лодырей, — бросил Боллард. — Ты закончил институт лучшим в выпуске девяностого года. Чем ты занимался с тех пор?

— Гедонизмом, — ответил Гюнтер. — Чего ради мне упираться, если все, что мне нужно, я могу получить, делая для тебя алмазы? Что нужно любому человеку? Безопасность, свобода, возможность удовлетворения своих прихотей. Я получил все это, найдя рецепт философского камня. Бедный Кайн, он так и не понял возможностей своего патента. На мое счастье.