Сергей Гжатский - Колодец

В следующее мгновение Симаков ухватил тщедушное старческое тело за

грудки, с силой выдернул из трона и приподнял в воздухе, намереваясь тут же и свернуть поганому шею, но не успел…

Потому что ощутил между лопаток укол тревоги!

Мгновенно обернувшись, он увидел, как один из воинов, стоящих у входа в шатёр, размахнулся и метнул в него копьё. Раздумывать было некогда. Симаков с разворота швырнул хана навстречу летящему в него со свистом древку.

Широкий, остро отточенный наконечник впился в спину Богдыхана как раз между лопаток, когда тот ещё летел по воздуху. Пронзив старика насквозь, он полностью вышел из груди, сорвав по пути месяцеобразный медальон. К подножию трона скатился уже бездыханный труп! К счастью для русичей, шкуры заглушили шум его падения.

Однако, в шатре невредимыми оставались ещё двое телохранителей на входе и от них можно было ожидать чего угодно. Они могли и заорать, и выскочить наружу; а то ещё каким-нибудь иным образом поднять тревогу.

Но, к счастью, воины не сделали ни первого, ни второго, ни третьего, посчитав, видимо, ниже своего достоинства звать на помощь, когда врагов всего двое, да и те безоружны. К тому же оба на какое-то время застыли в шоке, увидев, что копьё одного из них поразило не пленника-уруса, а всемогущего хана. Эта заминка стоила им жизни…

Пока Симаков возился с Богдыханом, толмач тоже не дремал, проявив себя опытным воином. Он нагнулся к лежащему у его ног монголу, сорвал с пояса

кинжал и почти без замаха метнул его в того воина на входе, который кинул ко-пьё. Телохранитель как раз словно окаменел, увидев, что натворил его бросок.

Лезвие кинжала, молнией сверкнув в полумраке, по самую рукоятку вошло в его правый глаз. Воин тихо вскрикнул и завертелся волчком, схватившись руками за лицо; но тут же упал, пару раз дёрнулся и затих….

Второй монгол покосился на труп напарника и, отбросив копьё в сторону, выхватил саблю. Тихо подвывая: "У-ю-ю-й, шайтан!" — он ринулся на Симакова, который спрыгнул с возвышения и склонился над ханом. Атака последнего телохранителя не стала для того неожиданностью. Наоборот, он только и ждал её. Схватив ханскую саблю, он кинулся навстречу монголу, но тут вдруг сообразил, что звон стали непременно привлечёт внимание многочисленной охраны снаружи. Тогда случится большая беда и им с боярином никогда уже не уйти из становища поганых. Нет, действовать надо было иначе — по-тихому, не поднимая излишнего шума!

…И Симаков просто кинул клинок как копьё! Бросок получился неожи- данным, мощным и точным. Увернуться от него у телохранителя не было ни еди ного шанса! Кривое лезвие с сочным чмоком пронзило его горло, до половины войдя в ямочку между ключиц.

Воин по инерции сделал ещё два-три шага, выронил саблю и повалился на пол, хрипя и обливаясь кровью. Его пальцы напоследок заскребли по шкурам и вскоре агония прекратилась…

"Всё! — подвёл итог схватки Симаков, — Противники мертвы — бой выигран

вчистую!"

— Ну… и… здоров же… ты… драться, князь Михайло! — стараясь отдышаться, проговорил толмач. Превозмогая боль от раны, он подошёл к Симакову и крепко обнял его: "Ишь, как поганых разделал — под орех!"

— Да и ты не оплошал, болярин Акинфий! — имя толмача как-то само собой всплыло в памяти Симакова-князя.

— Значит, стольник, ты не побоялся заявиться в орду на выручку своего князя?

— Доподлинно так, князь Михайло!

Оба замолчали, прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи. Но на

улице, кажется, всё было спокойно. Акинфий приложил к ране платок, протяну-

тый князем и прошептал:

— Сдаётся мне, тихо всё вокруг!

— Да! Нашего побоища, видать, никто не слыхал, — согласился Симаков.

— Тогда поскорее уйдём отсюда! Двинем навстречу твоей дружине, князь.

Главное, незаметно выбраться из становища поганых в степь, а там нас вовек

не сыскать

— Добре! Веди, стольник. Ты дорогу лучше знаешь, а то ведь меня сюда с закрытыми глазами приволокли… Да, вот что ещё хочу тебя спросить: что с Любавой, с детьми? Живы ли?

— Живы, князюшко, живы! В городище они, от поганых заперлись, тебя с дружи-

ной дожидают… Только ты один и оплошал на охоте — в засаду поганых угодил!

Остальные все — целы и здоровы. Так-то!

Вооружившись кривыми саблями да ятаганами, они неслышно подобрались к противоположенной от входа стене шатра. Она выходила в степь и с улицы так не охранялась, как вход. Прислушались… Снаружи доносился только шорох васоких трав да трескотня сверчков. Надо было спешить, а то, не дай Бог, войдёт кто из сановников в шатёр и поднимет тревогу, сорвёт побег…

Акинфий перекрестился и полоснул саблей наотмашь — крашеный шёлк

беззвучно расползся и в прореху ворвался свежий степной ветер, напоенный дивным дурманящим ароматом цветущих трав. Мелькнуло тёмное небо с алмазной россыпью звёзд…

Симаков осторожно просунул голову в разрез и осмотрелся: вся степь далеко на восток светилась бескрайним морем огоньков — это у костров раскинулось монгольское войско.

— Никого! — шепнул он, полуобернувшись к Акинфию, — Шатёр поставлен на вершине холма… Вокруг подножья — три пояса охранения… Воины стоят цепью,

в пяти саженях друг от дружки. Но, это не беда! Трава в рост человека, мы ужами проскользнём мимо, а как выберемся в степь, подадимся на север.

— Верно, князюшко! К заутренней я выведу тебя к Кривой Балке, где по уговору

нас уже поджидает сотник Борок со дружинниками. С ними мы двинемся

навстречу воеводе Никишке, который поспешает с основными силами, объединимся и сходу ударим по поганым!

Хана-то теперь у них, благодаря тебе, нет! Командовать некому, мы изрубим их в капусту! Не гляди, что поганых десять на одного нашего будет… Ну, с Богом!

Он отстранил Симакова и первым вылез из шатра. Осмотрелся, потом по- тянул за руку и князя. Симаков не мешкая последовал за ним. В последний момент Михаил Степанович оглянулся и ему померещилось, будто мёртвый хан хитро и злорадно подмигивает ему вылезшим из орбиты глазом…

Или это была игра теней от догорающих факелов?

…А Акинфий продолжал тянуть и тянуть его за руку и звать по имени-очеству…

— …Ну же, Михаил Степанович! Очнитесь! — трясла Лукерья за руку Симакова.

В её глазах промелькнул и исчез испуг. Тот качнул головой, стряхивая остатки видения, посмотрел на целительницу мутным взглядом и раздельно произнёс:

— Всё! Я вернулся!

— Теперь вижу! — перевела дух Лыкова, — Слава Богу! Нам пора уходить отсюда…

Поддерживая под руку, она повела его к камню, на котором темнела фигура Клавдии. Симаков поначалу ступал неуверенно, качался на ходу, но потом быстро вошёл в норму.

Костры окончательно прогорели. От них остались лишь тускло-малино-вые пятна, еле заметные в сгустившейся над травой темноте. Кроме них троих,