Иван Афанасьев - Неспособный к белизне

— Жаль, что ты не был на поединке Юрена с Юокой, — налегая на еду, говорил Ноисце. — Это подлинный спектакль. Честно говоря, я был уверен, что мой боец проиграет.

— Я надеюсь, что ты этом неплохо заработал, — осторожно ввернул Тхан.

Ноисце самодовольно рассмеялся.

— А почему бы и нет? У меня нет тех денег, что раскидывает направо и налево герцог Мадирский, так почему бы не получить за свой труд? Кстати, Тхан, обрати внимание: нынешний соус к моллюскам пикантнее прежнего. Ну, а чем была вызвана спешность твоей поездки?

Тхан Альфен потряс пальцами в серебряной полоскательнице и снисходительно пояснил:

— Мои заводы, ган, не зависят от расписания спортивных поединков. Конечно, я понимаю, что для белведа твоего рода финансовая выгода — пустой звук, но что делать нам, людям из самых низов?

Как всегда, Ноисце проглотил неприкрытый подхалимаж с непроницаемым лицом.

Некоторое время они оба предавались чревоугодию. Переходя к очередному блюду, Тхан произнес:

— Находясь в дороге, я от безделья кое-что прикинул. Матчи в Занкаре принесли нам на порядок больше, чем мы правдами и неправдами, — Тхан оглянулся по сторонам, хотя в кабине их было двое, — зарабатываем в королевстве. Не пора ли тебе заняться этой темой вплотную? Скажем, сделать присутствие "Школы Ноисце" в Занкаре постоянным?

Аристократ впал в легкое замешательство. Для успокоения он сделал несколько долгих глотков из своего бокала.

— Хорошая мысль. Только почему я, а не мы?

— Потому, что это будет перебор. Занкарцы могут это неправильно расценить. К тому же твоя школа сильнее моей. Подумай. Только не медли: другие после нашей поездки тоже прочувствовали выгоду. Если нужно дополнительное финансирование, только намекни. В конце концов, это моя идея, мне и платить.

В итоге белведы остались вполне довольные друг другом. Ноисце уносил в кармане толстую пачку сиглов, а Тхан Альфен получил столь необходимую ему свободу для поездки в Хевек. Ноисце по-своему неплохой парень, но в последнее время стал уж слишком добиваться общения. Надоел, а еще больше мешает.

На иностранных картах столица Занкара значилась как Хомле, в то время как местные жители или вообще никак не именовали или называли просто: Занкар. Наверное, они были правы, ибо за последние десятилетия Хомле превратилась в конгломерат городов, захватывающий чуть ли не десятую часть территории государства. Более сорока миллионов жителей, расселившихся по всем восьми уровням гигантского города. Здесь ты — песчинка, затерявшаяся в пляжных просторах океанского побережья. Кажется, никто не в силах распознать тебя среди мириадов одинаковых форм. Однако, это не так.

Манаити видели то там, то здесь. Его разыскивала, впрочем, без особого рвения, служба безопасности. Их он не боялся — привык. Другое дело — бывшие коллеги по криминальному ремеслу. Ведь Манаити не вдруг занял свое место в занкарской преступной иерархии. Его знали многие. Раньше это давало пищу тщеславию, теперь же становилось самой главной помехой. Легко затеряться в многотысячной толпе, но невозможно длительное время прожить в городе, нигде не показываясь и ничем себя не проявляя. Особенно, если все твои помощники превратились в дым городских крематориев.

Острый холодок опасности всё чаще буравил хребет Манаити. Ещё неделя-другая, и его песенка будет спета до самого конца. В один из таких беспросветных дней Манаити вновь вспомнил о Юрене Островитянине. Не с этого ли бойца погла начались все его злоключения? Прихлопнуть Юрена? Просто из чувства мести? Хорошо бы, конечно, но продолжительности жизни самого Манаити такое деяние не увеличивает. С какого-то мгновения желание встретиться с Юреном стала для Манаити идеей-фикс. Рискуя, он раз за разом появлялся на месте условленной встречи, но фитирского бойца ждал напрасно (по правде, Кондрахин и думать забыл о занкарском бандите, занятый куда более актуальными проблемами). Но, несмотря на всё возрастающую опасность, своих попыток Манаити не прекращал. Почему-то он уверил себя, что Юрен обязан ему, а, стало быть, не сможет отказать в помощи. А требовалось Манаити не столь многое — отсидеться. Дальше — любые варианты: пластическая операция, подложные документы, жизнь с самого начала. Но первое — Юрен Островитянин.

День за днём Манаити пытался отыскать своего единственного сообщника. Через прессу до него дошли известия об успешном выступлении Юрена в Фитире, но дальше этого не пошло. Манаити вновь и вновь появлялся на новом месте встречи, неподалеку от Университета. Наступившая зима позволяла менять наряды, маскируясь, насколько это возможно. Он успел отчаяться, когда наконец увидел Юрена, выходящего из-за руля машины у въезда на университетскую территорию. Номеров у занкарских автомобилей не существовало, Манаити довольствовался тем, что запомнил ее марку, цвет и некоторые другие признаки. Одному ему ведомо, сколько времени и сил он потратил, чтобы проследить маршрут Юрена от Университета до скромного особняка, куда Юрен являлся поздним вечером. Когда это случилось, Манаити еле удержался от того, чтобы позвонить в дверь.

Но обостренное чувство осторожности подсказало: обожди, понаблюдай, кто еще заходит сюда, станет ли этот дом надежным убежищем, если Юрен предоставит кров. Манаити не сомневался, что боец не откажет ему. Несмотря на потерю всего недвижимого имущества, Манаити всё еще располагал крупными денежными суммами. Беда в том, что он не мог самостоятельно воспользоваться ими в полной мере. Любой визит в банк мог оказаться последним в его жизни. Даже питаться Манаити приходилось в самых жалких забегаловках, куда в прежней жизни он не заглянул бы из чувства отвращения. Но и там могли оказаться внимательные глаза, распознающего в жалком оборванце некогда грозного бандита. Единственным существом в Занкаре, кому он мог доверять, оставался Юрен Островитянин.

Тяжко приходилось Манаити. Дело в том, что выбирая себе жилье, Кондрахин позаботился о том, чтобы рядом не оказалось питейных или развлекательных заведений, а также, чтобы соседние дома не сдавались в аренду. Летом Манаити мог бы рассчитывать на поденную работу поблизости от жилища Юрена, но сейчас на это надеяться не приходилось. Белвед слонялся по улице, рискуя произвести впечатление мелкого воришки в глазах обывателей. Риск был велик, и Манаити решил ограничить время наблюдения возвращением Юрена домой.

Особняк производил впечатление вымершего. Ни тени, ни звука не вылетало из холодных окон, выходящих на проезжую часть. Но нечто иное привлекло внимание Манаити. Поначалу он подумал, что это молодой белвед, служащий какой-то коммунальной службы, судя по инструментальной сумке, висящей на боку. Но, столкнувшись нос к носу, понял, что за мужчину он принял белведку в мужском костюме, причем, находящуюся в начальной фазе полового цикла. Запах был еще не столь резкий и не лишал рассудка. К тому же поведение незнакомки показалось подозрительным. Не будь все чувства Манаити обострены, он, вероятно, этого бы не заметил.