Олег Никитин - Стеклянная пыль

Проснулся я от слабого шелеста прилива, задолго до рассвета. Небо на востоке едва начинало бледнеть.

Гнусная папироса кое-как помогла отвлечься от преследовавшего меня и вне сна кошмара — ему на смену пришло воспоминание.

Каким-то чудом я добрался в тот вечер до города, втащился в первый же постоялый двор и бросил свою повозку в гараже. По счастью, после женитьбы мой кредит повсюду был мгновенно восстановлен, и я не встретил затруднений с подзарядкой предельно истощившейся Призмы.

То, что шагать ночью по улице и пытаться по горящим окнам определить местонахождение Лидии — по меньшей мере глупо, я понимал превосходно. Вино также не стоило употреблять, поскольку намного легче от него не станет, зато я могу очнуться через несколько дней в какой-нибудь канаве. Бесконечная тоска терзала сердце, жестокая горечь разъедала душу, и темные улицы дарили обманчивое успокоение. Сначала я заглянул во все культурные учреждения и гостиницы, в которые успел до полуночи, а потом в бреду топтал мостовые, и шаги мои гулким эхом отражались от стен.

Надеялся я только на время и остатки разума, приведшего меня на рассвете к воротам трактира, в котором я остановился.

Я проснулся после полудня, почти излечившийся. Догадавшись наконец поразмыслить, я поехал к фешенебельной, но находящейся в некотором отдалении от центра и поэтому не посещенной мной накануне гостинице, и столкнулся у входа с четой Колябичей. Мы церемонно приветствовали друг друга.

— Уезжаете? — осведомился я.

— Пора, дорогой савон, пора, — добродушно отвечал тесть. — Собственно, мы ведь на премьеру ходили, в «Паяц». Жаль, что Вас с нами не было, Лидии очень понравилось.

— Увы, савон, дела заедают. А в каком номере поселилась Лидия, позвольте Вас спросить?

— Ах, милейший, — затарахтела маркграфиня, — девочка так устала, что еще спит. Не согласитесь ли с нами позавтракать? Тут есть прелестный ресторанчик, и весьма недорогой. А устрицы просто объедение.

Всегда терпеть не мог этих скользких моллюсков, но все же ее предложение напомнило мне, что я уже очень долго не ел. Тем не менее я отказался, откланялся и прошел к комнате Лидии — и остановился, не решаясь постучать. За дверью было ужасно тихо, и безумная мысль сверлила мозг, но чудовищным усилием я отогнал ее, смахнул с глаз невидимую паутину и поднял отяжелевшую руку.

Конечно же, горячая ванна и Лидия излечили мой психоз, и уже к вечеру я мысленно корил себя за вчерашнее нелепое поведение.

Несколько дней, последовавших за встречей, слились в один промежуток времени, иногда прерываемый сном, где попало и на чем угодно. У Лидии оказалось множество городских знакомых, почти друзей, с которыми я раньше не раз кутил и даже ездил на охоту. Конечно, было и вино, и однажды ясным апрельским утром я понял, что с меня довольно.

Рядом на тощем матрасе сопела Лидия, тонкий лучик света, пробивавшийся сквозь щель в занавесках, несмело подкрадывался к ее спокойному лицу, гладкие, мягкие волосы ее змеями расползлись по клетчатому мятому ложу, губы приоткрылись, обнажив верхний резец. Безумные дни и ночи не оставили своих ужасных следов в ее по-новому открывшемся для меня облике. Я выбрался из-под покрывала и подошел к одиноко стоящему в углу комоду, увенчанному высоким, захватанным жирными пальцами зеркалом. В глубине зрачков чернела боль, исподволь начавшая заполнять меня после возобновления «светской» жизни. Бессильная злоба на себя поднялась изнутри, и усилием воли я сдержал звериный вой, готовый вырваться из глотки.

Рядом с окном стояла полупустая бутылка. Я подошел к ней, поднял и отхлебнул из горлышка. Мерзкая отрава полилась внутрь, захотелось швырнуть сосуд в стену, но привычным принуждением я погасил этот порыв, задвинул пробку и осторожно поставил бутылку на пыльный пол. За окном каркали вороны, копаясь в отбросах, усеявших темный колодец двора.

Лидия неожиданно легко согласилась уехать со мной. Мы быстро собрались в путь, заехали в замок Колябичей прихватить кое-какие вещи и на другой же день двигались на восток. Чистый весенний запах черных полей подействовал на меня благотворно, Лидия тоже получала удовольствие от поездки, но я нисколько не сомневался в эфемерности такого благополучия.

Уже после прибытия в родное поместье, как-то раз под вечер я возвращался из поселка, где лично осуществил подзарядку пары древних сеялок, которым предстояло вскоре отправиться на поля. Из дальних сел по моему требованию прибывали гонцы с отчетами о подготовке к севу, хотя и старый Кохин, и его сын Вик уверяли меня, что это совершенно излишне и только понапрасну отвлекает селян от работы. Но я решил стать активным хозяйственником. Впрочем, некоторые вопросы, в том числе судебного порядка, действительно требовали моего незначительного участия.

Снег полностью растаял, однако земля оставалась влажной, и голые ветви активно обрастали изумрудно-зелеными почками, но мне было невесело. История повторялась.

На этот раз мы отправились в столицу вдвоем — разорвать этот замкнутый круг я оказался не в силах. Я едва не взревел от ужаса, когда вспомнил обо всех свинствах, вытворявшихся нами в чужих домах. Очевидно только, что в здравом уме и трезвой памяти я не стал бы этим заниматься.

Но какой-то защитный механизм все же сработал. Когда меня нашел Реднап и настойчиво попросил отправиться за барьер, в одну из колоний, я согласился. Он тактично объяснил мне, что с этим поручением лучше меня вряд ли кто-нибудь справится: Хранитель не знал никого в целой стране, кто имел бы настолько развитую способность к подавлению чужой воли. Разумеется, по сравнению с ним самим я в этом вопросе выглядел сущим младенцем.

Толком так и не очухавшись, я исчез из страны.

Но пришло утро, яркое солнце влилось в окно и затопило комнату розовым сиянием, кошмар отступил и затих в мрачных глубинах подсознания. С тяжелой головой поднялся я с постели и, кивнув светилу, спустился к морю, с готовностью взявшемуся излечить мое тело.

Мне удалось застать впечатляющее зрелище — двухмачтовый корабль, разрезающий тупым носом пенные волны и украшенный на самом видном месте Кашоном с гордо поднятой головой и растрепанными космами. Победный клич сорвался с бледных губ баронета, когда он направил свое судно прямо на меня, мирно лежавшего на поверхности вод. Впрочем, Людвиг, кажется, никогда не отличался утонченным чувством юмора. Я в запальчивости вознамерился было продырявить корпус корабля ногой, однако баронет благоразумно свернул в сторону и загнал бот в заливчик, едва не напоровшись на острые камни.

Людвиг резво выпрыгнул из судна и принялся весело призывать меня на сушу, энергично маша правой рукой. Предчувствие увлекательного плавания переполняло его, глаза лучезарно сияли на удивительном лице, острые зубы хищно топорщились, как будто готовились терзать горло врага.