Георгий Гуревич - Человек-ракета

Валя, помнишь ли мой второй лыжный кросс, когда я сломал лыжу на пеньке? Тогда нейрорезонатор я оставил в кармане пиджака, который отдал дяде Наде. Мои мышцы были полны украинола, я чувствовал огромную силу, мне казалось, что я могу деревья выворачивать с корнем, но без нейрорезонатора украинол не работал. И я шел на своих естественных, гликогеновых силах, именно так, как идет человек, второй раз в жизни вставший на лыжи.

Та же история случилась и на марафоне. За восемьсот метров до финиша я упал и разбил нейрорезонатор. Мне пришлось финишировать без помощи украинола, но хотя Голубев, конечно, лучший спортсмен, чем я, выиграть удалось мне, потому что он прошел сорок два километра и устал, а за меня шел украинол.

- Но я не понимаю, - сказала Валя, - какая разница? Почему, работая на гликогене, мышцы устают, а на украиноле - нет? И почему вообще нельзя вместо всей этой премудрости просто съесть двести граммов сахару, чтобы пополнить запасы гликогена?

Но Игорь хорошо помнил уроки Ткаченко и мог ответить не задумавшись:

- Видишь ли, Валечка, украинол имеет ряд преимуществ. Во-первых, при распаде украинола выделяется вчетверо больше тепла, чем при распаде гликогена. Во-вторых, продуктом распада гликогена является утомляющая молочная кислота, а продуктами распада украинола - фосфорная кислота и гликоген, поступающие в пользу мышц; это не случайная удача. Михаил Прокофьевич открыл украинол, взяв гликоген исходным продуктом. В результате, поскольку нет молочной кислоты, постольку не нужен кислород для ее окисления; нет углекислого газа в крови следовательно, сердце работает нормально и не переутомляется. Таким образом, гликотен сохраняется, молочной кислоты нет, сердце работает спокойно, и никакой усталости быть не может.

26.

- Нервная система? - напомнила Валя.

- А нервная система дублируется нейрорезонатором. И когда нервная система устает, нейрорезонатор подает механически пять сигналов в секунду. Это означает пять сокращений мышцы, пять движений, пять шагов в первую секунду и пять шагов в секунду через час. Это темп хорошего спринтера. Ты видала, как я шел на длинные дистанции? На старте, в середине и на финише одинаково. Пять шагов в секунду в темпе нейрорезонатора.

- Пять шагов! - воскликнула Валя. - Это чудовищно!

- На сто метров этого оказалось мало. Спринтеры бегают быстрее. Помнишь, как у меня не получалась стометровка? С темпом в пять шагов я проходил ее за одиннадцать и четыре десятых секунды. И пришлось перестроить нейрорезонатор на семь сигналов в секунду, чтобы я смог побить рекорд. После этого мы с Михаилом Прокофьевичем сделали передвижной рычажок для изменения темпа. Я начал марафонский бег на семи движениях в секунду, потом перевел на девять, потом рискнул на десять и наконец, на одиннадцать.

- А почему одиннадцать? - спросила Валя. - Почему не сто одиннадцать и не тысяча сто одиннадцать? Чтобы обгонять самолеты?

- Коллега, - строго ответил Игорь, - вы задаете немедицинские вопросы... Разве ты не поняла, в чем состоят возможности украинола? Он поставляет энергию для сокращения мышцы. А процессы сокращения и расслабления мышцы, нервные сигналы в мозг о том, что сокращение окончено, и приказ из мозга начинать следующее сокращение - все это организм выполняет сам, в своих собственных ритмах; если бы украинол работал в колбе, в лаборатории, конечно, можно было бы его взрывать тысячу раз в секунду. Но поскольку он связан с организмом, он должен действовать в лад с телом человека.

А у человеческого тела есть своеобразные пределы. Ты никогда не обращала внимания, почему все мировые рекордсмены показывают один и тот же результат в беге на сто метров - десять и три десятых. Десять и две десятых секунды? Почему десять человек в мире проходят эту дистанцию, которая слишком коротка, чтобы усталость играла в ней роль. За десять и три десятых секунды и никто за девять. Никто за восемь? Почему никто не может сделать больше пяти с половиной шагов в секунду, поставить на бумаге больше восьми - десяти точек. Взять на рояле больше такого же количества аккордов в секунду? Наука еще не дала окончательного ответа на этот вопрос. Не буду пересказывать тебе также подсчеты и теории Михаила Прокофьевича. Но факт остается фактом. Человек физиологически неспособен делать больше пяти - десяти однообразных движений в секунду: ноги, например, - пять, кисти рук - десять. И украинол должен работать в том же темпе, иначе его действие попадет в интервал невозбудимости мышц, координация движении будет нарушена, получится пропуск шага. Иначе говоря, судорога или падедие на полном ходу, что и случилось со мной, когда я, поставил рычажок на одиннадцать движений в секунду, - темп, который не могло принять мое тело.

Я могу только повторить: задача украинола не в том, чтобы придавать сверхчеловеческие силы, - он должен только уничтожать усталость, не давать телу снижать присущий ему максимальный темп в течение долгих часов.

Игорь помолчал.

- Вот и все в общих чертах, Валечка. Я представляю, что у тебя, наверное, множество вопросов. Ты спросишь, как отводился излишек теплоты, и почему нейрорезонатор не нарушал координацию, и о вредном влиянии ультрафиолетовых лучей, и о многом другом. Я знаю, что Михаил Прокофьевич учитывал все это. В палочку украинола были добавлены какие-то реактивы, а в нейрорезонаторе имелись автоматические регуляторы. Но я не знаю всех подробностей, и, боюсь, никто их не узнает.

27.

- Нет, не об этом я хотела спросить, - возразила Валя. - Скажи мне, Игорь, имел ты право скрывать от всех, что пользуешься украинолом, и стать чемпионом?

Игорь нахмурился.

- Этот же самый вопрос, слово в слово, я задавал Михаилу Прокофьевичу и самому себе каждый день в течение этого лета. Первое слово, которое он сказал мне было "риск", второе - "молчание". Я нисколько не удивился. Мне показалось естественным, что старик не хочет сообщать о своих опытах, не зная еще, что из них выйдет. Ведь эксперимент только начинался. Но как-то в разговоре Михаил Прокофьевич объяснил мне, что главное даже не в этом. Он считает свое изобретение военным секретом. Работа над украинолом была начата во время войны, он готовил его для армии и считал необходимым держать свое открытие в тайне, как новый вид оружия. Тогда он опять заставил меня дать торжественную клятву ни под каким видом никому не упоминать об украиноле. "Считайте себя на секретной работе в номерной лаборатории", сказал он.

Выходя на первый кросс, я совершенно не думал о славе или о победах. Я шел на рискованный опыт, я думал об опасности. Так чувствуют себя новички перед первым прыжком с парашютом или летчики-испытатели, садясь в новую машину.