Георгий Гуревич - Подземная непогода

К сожалению, Ковалева он не знал тогда.

Словно чувствуя, что о нем идет речь, Ковалев приоткрывает глаза.

- Опять письмо? - говорит он, щурясь от света. - Напрасно трудишься. Ты тут пишешь, а девушка твоя с другим в кино пошла.

Виктор роняет ручку. Да, Ковалев угадал. Девушка ушла с другим. Виктор растерянно промолчал. Умные слова надо говорить вовремя, после драки кулаками не машут. В самом деле, лучше идти спать. Завтра с утра на вулкан...

И, скомкав письмо, Виктор сует его в ящик стола.

10

Каждое утро за завтраком разыгрывалась одна и та же сценка. Стараясь не глядеть в окно, Виктор спрашивал:

- Ну как, Степа, погода летная?

А за окном хозяйничал ветер, разметал сугробы, жалобно скулил в печной трубе, хлопал ставнями. Облака густой пеленой застилали небо, мутным туманом сползали по склонам.

- Такой вопрос можно задавать, только сидя спиной к окну, - замечал Грибов с усмешкой.

Ковалев делал вид, что не понимает иронии.

- А что, не кончили вчера? - спрашивал он, выгребая ложкой консервы из банки.

- Немножко осталось, Степа. На северном склоне, повыше ложбины.

- Ну, если осталось, значит полетим. - Летчик брал шлем и уже возле двери говорил наставительно: - Для Ковалева не бывает нелетных погод.

Он бывал доволен, когда мог показать свое искусство. Летом летать не хитро, а вот сейчас, когда ветер съедает половину скорости, когда земля окутана облаками и машину нужно вести по приборам, полет становится заманчивым. Но как ни любил Ковалев рискованные полеты, без нужды, для собственного удовольствия, он не сделал бы лишнего километра. Если кто-нибудь собирался в Петропавловск, Ковалев придирчиво выспрашивал, зачем надо лететь, кто разрешил, хорошая ли погода на трассе, какая облачность над аэродромом. Только Виктор был избавлен от допросов. Съемка велась ежедневно в любую погоду, и летчик считал делом чести в любую погоду доставлять молодого геолога на вулкан.

Виктор начал с самой обыкновенной топографической съемки. Прежде всего ему нужно было иметь очень подробную и точную карту вулкана, со всеми буграми, ложбинами, приметными скалами.

Без вертолета он провозился бы с этой работой два года, а тут управился за две недели.

Сорок пять километров от станции до сопки Горелой вертолет покрывал за тридцать минут. Можно было выезжать туда, как на службу, на восемь часов, возвращаться домой к обеду, а ночью спать в собственной постели. Вся съемка производилась в воздухе, иногда даже в сплошном тумане, с применением радиолокации. Предварительно Виктор расставил на склонах металлические буйки, которые служили ориентирами; металл резко выделялся на экране локатора.

Виктор снял около ста профилей. В них нелегко было разобраться, и для наглядности он вылепил модель вулкана из воска. Буйки на восковой горе обозначались булавками. Все безымянные холмы, овраги и потоки застывшей лавы получили имена, и все - в честь московских улиц. Так появились на крутых склонах вулкана Сретенка, Солянка, Волхонка, Стромынка, Матросская Тишина. Камчатская Сретенка представляла собой непроходимое ущелье с отвесными стенами, заваленное вулканическими бомбами. На Солянке были выходы газов, образовавшие ярко-зеленые пятна на скалах. Бумажки с названиями наклеивались на восковой двойник вулкана. А внутри модель была пустая. Ведь до сих пор никто в точности не знал, что там находится.

К началу ноября подготовка закончилась, можно было приступить к основной и самой интересной работе - просвечиванию вулкана. Виктор решил начать сверху, от главного кратера.

Каждый день, ровно в девять утра, Ковалев сажал вертолет на снежное поле где-нибудь на макушке горы, и Виктор начинал съемку. Лопаткой он отрывал квадратную ямку, утрамбовывал снег и ставил на него аппарат. Затем следовала забивка костылей, установка уровней, окончательная проверка, настройка частот... И вот наконец невидимые лучи устремлялись по приказу Виктора или отвесно вниз, или сквозь гору - на противоположный склон, или наискось - к соседнему буйку. Они скользили в темноте по комкам лавы, толщам слежавшегося пепла или погребенного льда, колебали крошечные кристаллики и, отразившись где-то в пути, возвращались, чтобы доложить о своих странствованиях. Их рапорт записывался на фотопленке размытыми пятнышками - черными и серыми. Сдерживая любопытство, Виктор осторожно вынимал кассету, заворачивал ее в черную бумагу и медленно брел к следующей точке. Быстро ходить было невозможно. После резкого подъема на высоту четырех с лишним километров болели уши и голова. Трудно дышалось, усталость пригибала к земле, после нескольких шагов тянуло присесть, отдохнуть. Но Виктор не позволял себе часто присаживаться. Короткий зимний день подгонял его. Установка аппарата, выравнивание, переноска отнимали много времени. Только успеешь развернуться, сделать шесть-семь съемок, глядь уже сумерки, с синеющими сугробами сливается вертолет, прикорнувшая на снегу стрекоза, и Ковалев напоминает: "Пора домой, Тася не любит, когда опаздывают".

Снова под ногами плыла вздыбленная земля, молодые вулканы с дымком, древние - с озерами в отслуживших кратерах. Виктор смотрел за борт, но привычная красота уже не волновала его. Он узнавал знакомые очертания гор, синие пятна лесов и думал: "Еще километров двадцать. Скоро уже дома".

Пока он заканчивал третью тарелку супа, расторопная Тася успевала проявить пленки. Конечно, можно было отложить их на часок для просушки, а пока они сохнут, подремать немножко; но как удержаться, как не посмотреть, что же удалось найти сегодня? И, осторожно развернув сырые колечки пленки, Виктор рассматривал на свет черточки и пятнышки - условный язык аппарата. Этот язык еще нужно было перевести на человеческий. Но Виктор уже довольно хорошо читал подземный рентген "с листа", без предварительной подготовки.

- Возьмите бланк, - говорил он Тасе. - Пишите: "Семнадцатое ноября, пункт А, точка восемнадцать, отвес, пепел со льдом, далее - вулканические туфы, прослойка льда, базальтовая лава, опять туфы, туфо-брекчии, базальтовая лава еще раз... всего на глубину тысяча двести метров".

На каждом бланке был записан путь одного луча, отвесного, наклонного или горизонтального. Лучи пронизывали вулкан во всех направлениях и в разных точках встречали один и тот же пласт. Все это наносилось на многочисленные разрезы. В столе Виктора пухла горка папок.

Позднее, когда у Таси начинался урок алгебры, Виктор работал над моделью вулкана. Сначала модель была пустая внутри. Но Виктор постепенно заполнял пустоту слоями подкрашенного воска. Прозрачный воск обозначал туф, красноватый - лаву, воск с золой - брекчии (породы, образовавшиеся из слежавшихся обломков лавы). В подлинный вулкан нельзя было заглянуть, но восковая гора разнималась на части. Можно было рассматривать ее снаружи и в разрезе.