Роберт Хайнлайн - Красная планета

– Сколько умных слов, – пожаловался доктор. – А по-моему, это марсианин, который еще не вырос.

– У них же совершенно разное строение, – заволновался Марло.

– Они различны, как небо и земля.

– Допустим. А в чем сходство между гусеницей и бабочкой?

Марло открыл рот и снова закрыл.

– Я тебя не упрекаю, – продолжал Макрей, – мы никогда не связываем подобные метаморфозы с “высшими формами жизни”, что бы мы под этим ни понимали. Но я думаю, что Виллис именно то, что я сказал, и этим объясняется, почему он должен вскоре вернуться к своим. Сейчас он в стадии личинки, но скоро станет куколкой и вступит в стадию гибернации (нечто вроде долгого сна). Выйдя из нее, он станет марсианином.

Марло прикусил губу.

– Да, ничего невероятного в этом нет, просто неожиданно.

– На Марсе все неожиданно. Но если моя теория верна – заметь, я не утверждаю этого, – тогда становится понятно, почему Виллис столь важная персона. А?

– Вы хотите, чтобы я переварил слишком много за один раз, – устало сказал Марло.

– Бери пример с Белой Королевы [Белая Королева -из “Алисы в Зазеркалье” Льюиса Кэролла, которая успевала поверить “в десяток невозможностей до завтрака”. ]. Это еще не все. Я думаю, что у марсиан есть еще одна стадия, в коей и пребывает “старик”, с которым я говорил. И эта стадия – самая странная из всех. Джейми, ты можешь представить себе народ, у которого сообщение с небесами – небесами в их понимании – развито так же, как у нас, скажем, сообщение между США и Канадой?

– Док, я могу представить все, что вы скажете.

– Вот мы говорим о марсианском “ином мире”, что ты под этим понимаешь?

– Ну, это разновидность транса, вроде того, который практикуется в Ост-Индии.

– Я спросил тебя об этом, потому что они мне сказали, что я говорил с представителем “иного мира” – это и есть тот самый старик. Я хочу сказать, Джейми, что, кажется, заключил новый колониальный договор с призраком. А теперь не упади со стула, – продолжал Макрей. – Сейчас узнаешь почему. Я никак не мог взять в толк, о чем он говорит, поэтому сменил тему. Мы говорили, кстати, на бейсике: он почерпнул его из мозгов Джима, так что знал те слова, которые знал Джим, и не знал тех, которых Джим знать не мог. Я спросил его, точно ли нам разрешено остаться и не позволят ли нам в таком случае марсиане воспользоваться их подземной дорогой для переезда в Копаис? Я по этой дороге ехал на переговоры. Очень остроумно устроено: ускорение гасится, как будто кабина на карданном подвесе. Старик никак не мог понять, чего мне надо. Потом показал мне глобус Марса – очень точный, только без каналов. Меня сопровождал Гекко, как и Джима. Старик посовещался с Гекко, причем смысл дискуссии составляло то, в каком году я нахожусь? Потом глобус у меня на глазах стал постепенно меняться, на нем прорезались каналы. Я видел, как они строились, Джейми. Вот я и спрашиваю тебя, – заключил доктор, – кто он такой, если не может сразу вспомнить, какое у нас тысячелетие? Не будешь возражать, если я назову его призраком?

– Не буду, – заверил Марло. – Может, мы все тут призраки.

– Я изложил тебе одну теорию, Джейми, а вот другая: попрыгунчики, марсиане и старики – это три разные расы. Попрыгунчики – граждане низшего класса, марсиане – средний класс, а высший класс мы никогда не видим, потому что они живут у себя под землей. Им безразлично, что мы там вытворяем на поверхности, лишь бы вели себя как следует. Нам можно пользоваться парком, можно далее ходить по газонам, но птиц пугать нельзя. А может, “старик” – это всего лишь образ, внушенный мне Гекко под гипнозом, может, существуют только попрыгунчики и марсиане. Как хочешь, так ( понимай.

– Никак не хочу, – сказал Марло. – Я доволен, что вам удалось заключить соглашение, позволяющее нам остаться на Марсе. Должно быть, пройдут годы, прежде чем мы поймем их.

– Мягко говоря, Джейми. Белый человек до сих пор изучает американских индейцев и через пятьсот лет после Колумба все не может понять, “почему он тикает”, а ведь и индеец, и европеец оба люди, похожие, как две горошины. А тут марсиане. Мы их никогда не поймем, мы просто идем в разных направлениях. – Макрей встал. – Хочу принять ванну и поспать… только вот поговорю с Джимом.

– Минутку, док. Как вы думаете, будут какие-нибудь проблемы с принятием Декларации?

– Их не должно быть. Отношения с марсианами оказались в десять раз сложнее, чем мы считали, и управлять нами на расстоянии теперь нереально, Вообрази, как бы решался вопрос, подобный нашему, как бы его поставили на голосование правления, члены которого марсианина и в глаза не видели?

– Я не то имел в виду. Насколько большое сопротивление нас ожидает?

Макрей снова поскреб подбородок.

– Людям и раньше приходилось бороться за свободу, Джейми. Я не знаю. От нас зависит убедить землян в том, что автономия необходима. Судя по тому, как обстоит на Земле дело с населением и продовольствием, они пойдут на все (когда поймут, с чем мы тут столкнулись), пойдут на все, лишь бы сохранить мир и продолжить эмиграцию. Тормозить Проект им ни к чему.

– Надеюсь, что вы правы.

– В конечном счете все равно окажется, что я прав, раз в нашей команде подают марсиане. Ну, пойду сообщу Джиму новости.

– Они ему не понравятся, – сказал отец.

– Переживет. А там, может, найдет другого попрыгунчика, научит говорить по-английски и снова назовет Виллисом, А потом вырастет и перестанет приручать попрыгунчиков. Все это мелочи. – Доктор задумался и добавил: – А вот что будет с Виллисом, хотел бы я знать?!