Роберт Хайнлайн - Там, за гранью

На лице Клиффорда появилась чуть покровительственная улыбка.

– Так ведь вы же обитали в городе. Естественно, что эта жизнь вам незнакома.

– То, что рисуется вам, мне действительно незнакомо, но о сельской жизни я кое-что знаю. Два лета я работал на уборке урожая, а все детство и все летние, и рождественские каникулы проводил на ферме, на природе. Так вот имейте в виду, если вы воображаете, что жизнь per se [Само по себе, без примеси (лат.)], напрочь лишенная цивилизации, романтична и привлекательна, – вы глубоко ошибаетесь. Имейте в виду, что вам пришлось бы морозным утром мчаться на двор в уборную. А попробовали бы вы приготовить обед на дровяной плите!

– Но все это должно было стимулировать развитие в человеке жизненных сил! Это же основы естественной борьбы с природой…

– А вам мул никогда не наступал на ногу?

– Нет, но…

– Попробуйте как-нибудь. Честное слово, я не хочу показаться нахалом, но у вас где-то проводки перепутались. Простая жизнь хороша на несколько дней, на каникулах, но изо дня в день – это просто тяжкая, ломовая работа. Романтика? Да, черт побери, нет там времени ни для какой романтики. И стимулирующего тоже чертовски мало.

Улыбка Монро-Альфы сделалась несколько принужденной.

– Возможно, мы говорим о разных вещах. Вы все-таки явились из эпохи, когда преувеличенные представления о роли машин уже извратили естественную жизнь. Ваши критерии уже были искажены.

– Не хотел вам этого говорить, – начал понемногу распаляться Смит, – но вы понятия не имеете, о чем идет речь. Убогая деревенская жизнь в мое время становилась понемногу более сносной по мере того, как ее обеспечивала цивилизация. Да, у фермера еще не было водопровода и электричества, но в его распоряжении находился «Сирс Робак» и все, что с этим связано.

– У них было – что? – переспросил Гамильтон. Смиту потребовалось некоторое время, чтобы объяснить механизм торговли по почте.

– А то, о чем вы ведете речь, мистер Монро, – это отказ от всего. Вы представляете себе этакого благородного дикаря, простого и самодостаточного. Но когда ему надо срубить дерево – кто продал ему топор? А когда он собрался застрелить оленя – кто сделал ружье? Нет, мистер Монро, я знаю, о чем говорю – я изучал экономику…

«И это он говорит Монро-Альфе», – с трудом сдерживая улыбку, подумал Гамильтон.

– Никогда не было, да и быть не могло, – продолжал тем временем Смит, – того благородного и благообразного типа, которого вы тут описывали. Это был бы невежественный дикарь, грязный и завшивленный. Только для того, чтобы попросту выжить, ему пришлось бы вкалывать по шестнадцать часов в день. Спал бы он в убогой хижине на земляном полу. Интеллект его разве что на пару шагов опережал бы животное…

Когда дискуссия была прервана новым звонком аннунциатора, возвестившим появление еще одного гостя, Гамильтон почувствовал облегчение. Как раз вовремя – у Клиффа даже губы побледнели. Он был не в состоянии принять того, что говорил Смит. И, черт возьми, этого следовало ожидать. Феликс не уставал удивляться, как может столь одаренный математик, каким, без сомнения, являлся Монро-Альфа, одновременно быть таким остолопом в человеческих делах.

Экран показал Мак-Фи Норберта. Гамильтон был бы рад не принять его, но это было бы неразумно. Этот подонок обладал отвратительной привычкой навещать своих подчиненных, и, хотя Гамильтона такое поведение возмущало, поделать он с этим ничего не мог – пока.

Мак– Фи повел себя достаточно пристойно -для Мак-Фи. Было видно, что Монро-Альфа, чье имя и положение были ему прекрасно известны, произвел на брата Норберта впечатление, хотя он и старался не выказывать этого. К Смиту же он отнесся высокомерно и покровительственно.

– Итак, вы человек из прошлого? Ну-ну – это забавно. Однако вы не слишком хорошо рассчитали.

– Что вы хотите этим сказать?

– А, это был бы уже целый рассказ. Но лет через десять времена, возможно, изменятся к лучшему – не правда ли, Гамильтон? – он рассмеялся.

– Может быть, – коротко ответил Гамильтон, пытаясь отвлечь внимание Мак-Фи от Смита. – Вам лучше обсудить это с Монро-Альфой. Он полагает, что мы можем улучшить жизнь.

Гамильтон тут же пожалел о своих словах, потому что Мак-Фи со внезапно вспыхнувшим интересом повернулся к Монро-Альфе.

– Интересуетесь социальными проблемами, сэр?

– Да, некоторым образом.

– Я тоже. Может, встретимся и поговорим?

– С удовольствием. Но теперь, Феликс, я должен вас покинуть.

– И я тоже, – быстро сказал Мак-Фи. – Может быть, я вас подвезу?

– Не беспокойтесь.

– Вы хотели меня видеть? – поспешил вмешаться Гамильтон.

– Ничего существенного. Надеюсь увидеть вас вечером, в клубе.

Гамильтон понял смысл, вложенный в эту фразу: это был прямой приказ явиться в удобное для Мак-Фи время. Норберт вновь повернулся к Монро-Альфе.

– Мне это ничего не стоит. Нам по пути.

Гамильтон наблюдал за их совместным уходом со смутным беспокойством.

Заглянув в приемную воспитательного центра, Лонгкот Филлис кивнула Гамильтону:

– Хелло, Филти!

– Привет, Фил.

– Подождите минутку – я только переоденусь.

Она была облачена в глухой комбинезон со шлемом; респиратор свободно болтался на груди.

– О'кей.

Вскоре она вернулась – в более общепринятом и чисто женском одеянии, причем без оружия. Гамильтон посмотрел на нее с одобрением.

– Так-то лучше. Что это был за маскарад?

– Маскарад? А, вы имеете в виду асептическую форму? У меня теперь новая работа – с дикорожденными. С ними надо обращаться ужасно осторожно. Бедные малыши!

– Бедные?

– Вы знаете почему. Они подвержены инфекциям. Мы не можем позволить им кувыркаться в грязи вместе с остальными. Маленькая царапина – и может случиться все, что угодно. Приходится даже стерилизовать их пищу.

– К чему столько хлопот? Почему бы не дать слабым вымереть?

Филлис казалась раздосадованной.

– Я могла бы ответить формально – что не прошедшие генетического отбора дети являются бесценным справочным материалом для науки. Но я скажу иначе: все они – человеческие существа. Они так же дороги своим родителям, как вы были дороги своим, Филти.

– Простите. Я не знал своих родителей.

Филлис посмотрела на Гамильтона с внезапным раскаянием.

– О, Феликс, я забыла!

– Неважно. И вообще, – продолжал он, – я никогда не мог понять, почему вы хотите похоронить себя в этом обезьяннике. Это ж – смертельное дело!

– Ну-ну! Дети забавны. И доставляют не слишком много хлопот. Корми их – временами, помогай – когда нужно, а главное, люби – все время, не переставая. Вот и все.

– Лично я всегда был сторонником теории дырки с затычкой.