Марина Казанцева - Планета Скарсида

Он смотрел на неё и никак не мог представить, чтобы эта молодая женщина столько видела и столько знала. Она была и Спутником, и Ингой Марушевич. Она ничего не скрывала и всё рассказывала, как есть. Чего бы он ни отдал за то, чтобы увидеть в её глазах ту весёлость, юмор и воодушевление, которого в избытке имела та Инга Марушевич — детектив и партнёр!

— Ты принимала много всяких образов?

— Варианты возможны, но есть разделение на Душ-мужчин, и Душ-женщин. Каждая Душа утверждается в избранном амплуа, она остаётся сама собой в разных временах, разных эпохах, обществах, историях. Всё бесчисленное множество раз я была в этом облике, с этим лицом. Я могла быть ребёнком или старухой, но это была я.

— Тебя насиловали? — спросил он.

— Конечно. Много раз. Меня подносили в качестве приза, продавали в рабство. Меня любили и мною помыкали. Меня возводили на престол и гноили в темнице. Я любила и ненавидела много-много раз.

Моррису представилась отчётливо картина, сложное наслоение множества сюжетов: измученная Инга в ошейнике, в цепях, идущая босыми ногами по снегу, одетая в лохмотья и оставляющая кровавые следы, величественная Инга на троне, повелевающая судьбами страны, игривая любовница в объятиях знойного мачо, неприступная горянка, мать, рыдающая над ребёнком, женщина в толпе под дулами автоматов, мёртвое лицо с глазами, видящими бесконечность, а вокруг сплошные трупы. Всё это было — много-много раз, в иных деталях, в иной обстановке, с иными привязанностями. Много-много, бесчисленно много потерь. Кто всё это придумал?

— Слушай, ты не устал так просто сидеть час за часом? — спросила она. — Как хочешь, у меня у же зад отваливается.

— Пойди, побегай. — усмехнулся Моррис.

Она вздохнула и подтянула к себе рюкзачок, валяющийся на полу.

— Что у тебя там? — поинтересовался Габриэл.

— Всякая женская чушь. — ответила она. — Щётка для волос, шампунь, полотенце, нитки с иголками на всякий случай, и всякая такая же чепуха.

Она взбила рюкзачок, как подушку, положила у стены и улеглась, оставив край подушки и для Морриса.

— Ложись давай, делать всё равно нечего.

Он повиновался, обнял её, чтобы их головы могли удержаться на этой импровизированной подушке. Ничего эротического в этом объятии — как будто он обнимал товарища или сестру. Инга Марушевич никого не играла в этот раз: она была собой, и только.

Они лежали и смотрели на медленный танец двух солнц, видный сквозь прозрачную полусферу. На самом деле это медленно вращался Фокус. Каждый думал о своём, и ничего хорошего в этом молчании не было.

— Я не говорил тебе, что я немного сумасшедший? — озабоченно спросил Цицерон.

Заннат огляделся. Место, в который перенеслись эти двое, очень мало подходил для жизни, даже несколько часов провести в нём было бы проблемно.

Во все стороны, до самого горизонта, который непрерывной линией отделял поверхность планеты от её неба, раскинулся нескончаемый океан, воды которого имели глубокий зелёный цвет, а по мере отдаления принимали густо-фиолетовый оттенок, и ближе к горизонту становились стальными. Небо же имело пурпурно-лиловый цвет, с которым контрастировали тонкие лимонно-жёлтые облака. Возможно, они имели такой цвет оттого, что солнце, которое просвечивало их своими лучами, было сиреневым.

Под ногами был белый песок — он покрывал всю поверхность крохотного кораллового острова, судя по тому, что в центре его располагалась маленькая и неглубокая лагуна с узким выходом в открытый океан.

— Нет, не говорил, но я тебе верю. — сказал Заннат, обойдя взглядом всё пространство и обращая внимание на своего Спутника.

— Ты, конечно, спросишь, почему мы высадились в таком пустынном месте. — продолжал осёл, не трогаясь с места, да и идти-то было некуда. — Но на этой планете суши нет — весь океан усеян такими маленькими островками. Видишь ли, здешнее население составляют подводные жители.

— Это первый мир, созданный тобой?

— Ну что ты! Мои первые миры, наверно, давно уже перестали существовать. На некоторых ты не мог бы выйти без скафандра — они просто сожгли бы тебя своей агрессивной средой. Я выбрал один из тех, в которых мы с тобой могли бы немного переждать.

— Здорово. — согласился Заннат, за неимением лучшего садясь на песок. — Купаться-то хоть тут можно?

— В лагуне можно — во всяком случае, пока.

— Дружочек, ты наверно, не догадываешься, что нам с тобой всё это время что-то надо будет кушать, где-то отдыхать. Не думаешь же ты, что я должен тратить на это Силу?

— Вот почему я и доставил тебя сюда. — слегка обидевшись, ответил осёл. — Скоро будет самое время кушать, а пока пойди и покупайся, пока это можно.

— А что будет? — спросил беспечный Заннат, скидывая джинсы и рубашку, и также разуваясь. — Тайфун не случится?

— Вот этого мы ждать как раз не станем. Время дождей ещё не настало, так что доброе солнышко ещё долго будет радовать это полушарие своей лаской. Сейчас как раз настал сезон любовных игрищ, а это зрелище, скажу я тебе!

Произнеся свою краткую, но чувственную речь, Цицерон быстренько забежал в лагуну и заколотил по поверхности воды передними копытцами. Он явно не желал продолжать разговор, даже попытался нырять — переворачивался в воде, выставляя вверх объёмный зад, и с шумом обрушивался в воду задними копытами. Нырка у него не получалось, зато Ньоро с удовольствием нырнул в этой неглубокой прозрачной лагуне с бледно-зелёной водой. Атолл удивительно походил на земные коралловые образования, а вода была чуть солоноватой.

На дне лагуны бегали мелкие рачки и торчали из песка раковины устриц. Заннат набрал целую горсть и вышел с ней на берег.

— Смотри, Цицерон! — крикнул он. — Я набрал нам с тобой еды! Не знаю, как ты, вегетарианец, но я точно закушу! Не так уж тут и плохо!

— Нет, нет! — встревожился осёл и поспешил на берег. — Выкинь это! Эти рачки и эти моллюски не годятся в еду.

— Ядовитые? — разочаровался Заннат.

— Не то, что бы так, но метаболизм иной. Это же не твоя планета, где все виды имеют отдалённое родство. Здесь совсем иная основа жизни. Пока придётся немного подождать — купайся, отдыхай, а вечером увидишь.

На этом крохотном кусочке суши делать было абсолютно нечего, поэтому Заннат целый день купался на голодный желудок, выбирался на белый песок, загорал, спал, болтал с ослом, потом снова купался. Когда сиреневое солнце перебралось к горизонту, а пурпурно-лиловое небо сгустило краски, стал приближаться вечер, первый вечер на этой планете.

— Кстати, Цицерон, — заметил Ньоро, — а ты ведь не сказал, как называется этот водный рай.

— Какая разница. — попытался пожать плечами осёл. — Ведь называется он на языке своих обитателей. Ты смог бы передать звуками речь гигантских морских пауков? Или головоногого моллюска? Или приплюснутой ванильной черепашки? Лично я называю планету Лагуна.