Вильям Александров - Планета МИФ

Я разошёлся, распалился так, как будто это он, Аллан, был тем самым господом богом, который что-то — не предусмотрел, и я требовал от него исправить ошибку.

Он улыбнулся, выбил свою трубку.

— Одно из двух, — сказал он. — Либо в этом есть какой-то смысл, либо Валентин прав: природа оказалась просто неподготовленной для сохранения высшей формы жизни.

— Если бы в этом был какой-то смысл, мыслящая материя не воспринимала бы свою смерть так трагично, не протестовала бы так яростно против смерти. Значит, что-то тут не так, что-то не так! Вот почему я говорю: он бросил вызов богу! И вызов справедливый!

— Пожалуй! — сказал Аллан. — Пожалуй, вы правы. Вот только что из всего этого получится?..

Аллан посмотрел на часы.

— Сейчас подойдет их ракета. Пойдемте, Виктор, посмотрим.

Мы прошли в галерею. Оттуда хорошо было видно, как к причальной мачте, обозначенной своим, светящимся остовом, медленно подплывала по воздуху тоже светящаяся сигарообразная полоска. Ракета шла сейчас в режиме воздухоплавания, на раскинутых тормозных крыльях, но их не было видно, они лишь угадывались по тому, как ракета мягкими толчками опускалась, приближаясь к вершине мачты. Вот еще один толчок — и она застыла в неподвижности — легла на мачтовую площадку.

— Красиво, не правда ли? — сказал Аллан приглушенно. — Уж сколько и куда ни приходилось отправляться на ракетах, а вот этот момент всегда волнует. Наверно, в этом сказывается одно из самых древних и глубинных свойств человека: ждать встречи и грустить при расставании.

Вскоре мы увидели, как сверху вниз по мачте проехала кабина лифта. А еще через несколько минут услышали мягкий хлопок — это открылась пневматическая дверь горизонтального лифта.

Две женщины вошли в галерею и пошли нам навстречу.

Какие они были разные! Собранная, стройная, словно выточенная из цельного куска мрамора Юна, с холодновато-прекрасным лицом античной статуи, и вся порывистая, чуткая, худенькая Лина, с лицом, которое не назовешь уж очень красивым, но удивительно живым, переменчивым, излучающим какое-то внутреннее сияние. Сейчас оно было исполнено страдания, но и это не портило его, а делало, если можно так сказать, еще более человечным и в этой человечности прекрасным.

По дороге Лина, видно, сдерживалась. А тут, увидев Аллана, сразу потеряла выдержку, кинулась к нему, прижалась головой к его плечу.

— Аллан, — говорила она сквозь слезы, — Аллан, это ведь неправда, да? Этого ведь не может быть, чтобы он умер?! Он не мог умереть, Аллан! Он обещал мне, что никогда не умрёт! Он много раз говорил мне, что никогда не умрёт…

Мы переглянулись.

— Она все время твердит это… — сказала Юна. — Она не верит, что… Она все время ждет его, говорит, что он придет.

— Он знал, что я не могу жить без него, так уж получилось, мы росли вместе, жили по соседству, он был старше меня на пять лет, но я не отставала от него ни на шаг, со всеми своими вопросами и обидами бежала к нему, не к отцу, не к матери, а к нему — он всегда защищал меня и учил меня всему, что знал сам, все свободное время был со мной — мальчишки над ним потешались, дразнили нас женихом и невестой, а он никогда не обижался, только улыбался своей доброй улыбкой и говорил мне, чтобы я не расстраивалась. Когда ему исполнилось двенадцать, ему подарили воздушную лодку, он пошел ее пробовать, а я прибежала на берег, увидела, как он скользит над водой в своей лодке, и кинулась вплавь, чтобы догнать его, но сил не хватило, мне было семь лет, я стала тонуть… Я не кричала, звука ни одного не издала, только билась изо всех сил, захлёбывалась, чувствовала, что теряю сознание, и последняя моя мысль была, я помню: он так и не узнает, что я плыла ему навстречу. А он почувствовал что-то, помчался к берегу, пролетел надо мной, увидел меня сверху, кинулся в воду и спас меня. С тех пор он никогда не оставлял меня одну, брал с собой во все свои путешествия, ничего не делал без меня, всегда все мне рассказывал, каждую минуту, каждую секунду я знала, где он, что с ним, я была ему всем — женой, матерью, другом, помощником. У нас родились дети, двое детей, но вся моя жизнь была в нем, я не мыслила себя без него, и он всегда говорил, что не проживет и дня без меня, что мы, наверное, составлены из чего-то единого, и если один из нас умрёт, то в тот же миг умрёт и другой, поэтому, если когда-нибудь с ним что-то случится, и мне скажут, что его нет в живых, чтобы я не верила, он все равно придет, он не может уйти без меня… А я живу, Аллан, я не умираю, значит, и он жив, он не мог умереть, правда ведь, Аллан?!

Она говорила все это захлёбываясь, заливаясь слезами, ее колотила дрожь, и Аллан держал ее худенькие плечи в своих руках, прижимал ее к себе, гладил по голове, как маленькую, и я впервые увидел в ого глазах слезы.

Он привел ее в свой кабинет, усадил на тахту, сам сел рядом, а с другой стороны села Юна, и так вот, обняв Лину с двух сторон, они немного ее успокоили. Видно, выплеснув все, что накопил, ъ в душе за эти дни, она обессилела, затихла, только вздрагивала время от времени, прижавшись лицом к груди Юны.

Аллан спросил меня глазами. Я кивнул. По-моему, это надо было сделать.

— Лина, — сказал он, — Валентин не обманул тебя. Он вернется.

Она подняла голову, глаза ее умоляюще смотрели на Аллана.

— Значит, он не умер?! Значит, это правда, — он не умер?!

— Я не знаю, как это тебе объяснить. Считай, что он в длительном космическом полете, считай, что он далеко, очень далеко, и когда он сумеет вернуться — неизвестно. Если ты обещаешь, что ни одним звуком, ни одним жестом не обмолвишься о смерти, ты сможешь видеть его, разговаривать с ним вот здесь, у этого экрана.

Она растерянно смотрела на нас.

— Я… Я не понимаю.

— Ты хочешь его видеть? Живого, такого, как всегда. И разговаривать с ним?

— Да! Да! Да! Это можно сейчас?

— Можно… Но только… Помнишь, что ты мне обещала?

— Я постараюсь, Аллан. Я сделаю все, что нужно, я… — она подавилась слезами.

— Пойди умойся. Приведи себя в порядок. Чтобы следов твоих слез не было. Чтобы ты была такая, как всегда. Он же разговаривал с тобой из космоса?

— Да. Всегда.

— Считай, что так и будет.

Она все еще недоверчиво смотрела на нас, потом сорвалась с места, выбежала и вернулась буквально через минуту. И я поразился тому, что может сделать с собой женщина за какие-то несколько мгновений. У нее было другое лицо — полное ожидания и надежды.

— Помни, что ты обещала! Это очень важно.

Она не ответила. Ока не сводила глаз с экрана.

Аллан включил ящик. Экран засветился, и мы увидели Валентина. Но, странное дело, он не сидел в кресле, где мы оставили его в прошлый раз. Он стоял у панели и что-то делал. Когда включился экран, он обернулся, увидел нас, потом ее, и по лицу его прошла судорога.