Вильям Александров - Планета МИФ

Я проехал километра три — четыре, а потом увидел, что след стал широким, превратился в сплошную рыхлую полосу — значит, он полз еще…

А потом я увидел его. Он лежал в своем скафандре, почти весь уйдя в пыль, только шлем виднелся и правая рука торчала, выброшенная вперед, по пути движения, словно он хотел указать на что-то…

Я вылез, стал тащить его к вездеходу. И вдруг мне показалось: теплей, вроде, стало. Вытащил термометр — минус 26…

Я втащил Леона, снял скафандр, приложил кислородную трубку ко рту, стал растирать его.

Он открыл глаза.

— Что ж это ты, дурак, делаешь?! — говорю. — Почему пошел?

— Там сверкало… — проговорил он и снова потерял сознание.

Тут уж я нажал на полную мощь, проехал километров пятнадцать и, что вы думаете, дополз до тепла, где-то невдалеке сверкало, видно, извержение было. Температура — плюс восемнадцать…

Радировал я своим: все бросайте, берите кислород, продукты — все, что осталось, — и скорей сюда. Вскоре прибыли остальные, и вот здесь, в тепле, мы продержались до прихода аварийной ракеты. А двое все-таки погибли. Остались в вездеходе — и замерзли.

И вот теперь я хочу задать вопрос доктору Бадалову. Если б не этот нарушитель, если б он не прошел такое расстояние и не увидел отблеск извержения, мы бы все, вероятно, погибли. Как же согласовать это с вашим принципом подбора экипажа?

Аллан замолчал. В зале повисла напряженная тишина. Все смотрели на доктора, даже Председатель повернул к нему голову.

— Этот человек, о котором вы говорите, он… далеко отсюда? — спросил доктор.

— Он здесь, в этом зале, — сказал Аллан.

— Можно его пригласить схода, к аппарату?

— Иди, — сказал Аллан своему соседу справа. — Иди, не бойся.

— А я не боюсь, — ворчливо отозвался мрачноватый парень и все так же, сутулясь, вжимая голову в плечи, пошел через зал.

Он нехотя поднялся на возвышение и доктор ободряюще прикоснулся к его плечу.

— Садитесь, пожалуйста, — указал он на кресло. — Всего одна минута.

Парень сел, доктор надел на него шлем. Дал ему текст. Парень стал, читать, а доктор следил за показаниями приборов.

— Так, хорошо, спасибо, — сказал он. А затем обратился в зал, к Аллану. — У вас какая группа? Первая, если не ошибаюсь?

— Да, первая.

— Ну вот, так я и думал. А у него — пятая. Помните? Полное противодействие или полное взаимодействие! И у девушки вашей, — доктор Бадалов обернулся к парню, — тоже пятая. Наверняка. Она ведь дождалась вас?

— Она моя жена! — обиженно сказал парень. И весь зал облегченно засмеялся.

Сообщение о том, что из созвездия Паруса стали поступать странные радиосигналы, вначале было воспринято довольно спокойно — за два века, прошедших с момента зарождения и развития астрофизики, человечество слишком часто волновалось напрасно. То тут, то там возникали какие-то необычные радиосигналы и на первых порах вызывали всеобщее волнение, порождая надежду, что вот наконец мы получили весть от какой-то иной, затерянной в Галактике цивилизации. Но очень скоро наступало разочарование, оказывалось, что странные сигналы порождены естественными причинами: то это были пульсары, то квазары, а в последнее время было открыто даже такое радиоизлучение, которое получило название «биения плазмы».

Чем дальше, тем спокойнее воспринималось каждое новое такое сообщение, их уже не торопились объяснить тем, что инопланетяне дают о себе знать. А после освоения планет Солнечной системы и дальних космических полетов к иным звездным системам человечество вообще стало с горечью смиряться с мыслью о своем одиночестве в нашей Галактике.

Никто не торопился высказывать новую надежду — слишком велико было бы разочарование. Искали физического объяснения новых сигналов, выдвигались теории за теориями…

И вдруг я узнал, что с борта космической обсерватории поступило пока еще не обнародованное сообщение группы известных учёных, вот уже несколько недель занимавшихся изучением непонятных сигналов: «Ведем расшифровку. Есть все основания Полагать, что на этот раз действительно получены сигналы от разумных существ».

Легко представить себе, что я испытал в этот (момент. Сразу всплыли в памяти многочисленные картины встречи с инопланетными цивилизациями, созданные выдающимися фантастами прошлого от Уэллса, Жулавского, Ефремова, Лема — до Гонги и Бурова, а позднее Коста де Риа и Стожарова… Какими только ни представляли их — и прекрасными, стройными, человекоподобными, и отвратительными спрутами, и в виде океана мыслящей материи, и в виде трансформирующихся в различные образы существ, и даже в виде особого излучения, способного преодолевать со скоростью света умопомрачительные расстояния! Они были и добрыми и злыми, и умными и ограниченными, настроенными на одну-единственную цель… Они были и щедрыми, готовыми поделиться с нами всеми своими достижениями, и злобными захватчиками, решившими воспользоваться плодами человеческой цивилизации…

Все уже было. Не было только их самих.

И вот…

Понятно, первое, что я сделал — кинулся искать Аллана.

— Я не вижу его третью неделю, — сказала мне Юна по видеотелефону. — Как вылетел на эту космическую обсерваторию, так даже не поговорили ни разу. Только радиограмму прислал: «Не волнуйся, все в порядке». И все… — ока грустно свела брови. — Но я не обижаюсь… У них там все каналы перегружены, со всего мира ведь съехались. И весь мир хочет знать, что происходит.

— А что происходит?

Она улыбнулась.

— Судя по всему, нечто чрезвычайное. Но толком никто ничего не знает. Видно, боятся еще раз ошибиться и опять напрасно обнадежить. Поэтому и молчат.

— Ну, вам-то, Юна, он мог хоть что-то сказать?

— Как видите… Наверно, они договорились молчать.

— Юна, а нельзя туда попасть, как вы думаете?

— Боюсь, что это невозможно, станция перегружена.

— А если я попробую вызвать его на разговор?

— Погодите, Виктор, я сама попробую поговорить с ним сегодня или завтра. Я ведь тоже хотела попасть туда. Я попробую поговорить, потом вам позвоню, ладно?

На том мы и расстались.

А на следующий день она сообщила мне, что разговаривала с Алланом и он сказал, чтобы мы были наготове — может быть, ему удастся получить для нас разрешение, — на днях три человека должны покинуть станцию.

А еще через день она вновь позвонила мне и грустно сообщила, что поездка отменяется, Аллан включен в состав экспедиции, которая отправляется завтра. Сегодня вечером он будет дома, и если я хочу, то могу его увидеть…

— Конечно, хочу! Я приеду обязательно! Но почему такая спешка? Ведь об экспедиции не было и речи!

— Не знаю, Виктор… — глаза ее наполнились слезами. — Он обещал, что весь этот год проведет дома, мы собирались поехать в морское путешествие… И вот — опять… Сколько можно, Виктор?