Стивен Бакстер - Корабли времени

То, что вначале было в новинку, стало привычным явлением, рассказывал Филби, в мире бесконечной войны.

– Удивительно, как это еще мораль не дала маху совсем, Филби.

– Люди выстояли. Хотя какой ценой, – продолжал он. – Помню август 1918-го, например… Был момент, когда казалось, восточные союзники могли одержать верх над проклятыми германцами и наконец, завершить войну. Но тут произошло Кайзеровское сражение, Kaiserschlacht , великая победа Людендорфа, когда ему удалось прорваться сквозь линии британцев и французов, разделив их на два фронта. После четырех лет окопной войны это был грандиозный прорыв – для них, для германцев. Даже бомбардировка Парижа, после которой погиб почти весь генеральный штаб, не помогла нам.

Капитан Бонд кивнула.

– Быстрая победа на Западе заставила германцев обратить внимание на русских на Востоке. И тогда, в 1925-м году…

– В двадцать пятом году, – подхватил Филби, – эти чертовы германцы стали организовывать создавать так называемую Mitteleuropa о которой давно вожделели.

Тут они с Бондом вкратце обрисовали мне ситуацию. Mitteleuropa: осевая Европа, единый рынок, раскинувшийся от берегов Атлантики до Урала. К 1925-му году кайзер держал контроль над землями, простиравшимися от Балтийского моря до Атлантического океана, включая русскую Польшу и доходя до Крыма. Франция стала ослабшим крестцом, отрезанным от основных ресурсов. Люксембург превратился в федеральный штат Германии. Бельгия и Голландия были вынуждены предоставить свои порты германскому флоту. Горняки Франции, Бельгии и Румынии добывали топливо для дальнейшей экспансии Рейха, и славяне вынуждены были отступить. Миллионы нерусских народов были «освобождены» от владычества Москвы.

И так далее, во всех деталях.

– Тогда, в 1926-м, – сказала Бонд, – союзники – британцы со своей империей, и Америка – снова открыли фронт в Европе. Это было Вторжение в Европу: грандиозный десант войск и материального обеспечения через воды, и по воздуху, не знавший прецедентов в истории.

– Сначала все пошло неплохо. Население Франции и Бельгии поднялось на освободительную борьбу и германцам пришлось худо. Они стали оттягивать войска.

– Но не долго, – вклинился Филби, – Вскоре снова наступил 1915-й и две великих армии увязли в болотах Франции и Бельгии.

Так началась Осада. Но теперь открылся доступ к неограниченным почти ресурсам, Британской империи и Американского континента, с одной стороны, и «Mиттельевропы», с другой, неограниченные практически ресурсы хлынули в алчную глотку войны.

И тогда началась новая тактика: Гражданская Война – имевшая целью истребление гражданского населения: воздушные торпеды и газовые атаки.

«Война народов ужаснее войны королей» – хмуро процитировал Моисей.

– Но это же люди, Филби, они ведь люди – как такое возможно?

Голос его, приглушенный маской, так хорошо знакомый, стал вдруг чужим и далеким.

– Были массовые протесты, выступления – особенно широко проходившие в двадцатые годы двадцатого века, я до сих пор это помню. Но затем появился «Указ 1305», запретивший забастовки и все тому подобное. И тогда наступил конец.

В этот момент мне показалось, что стены тоннеля раздвинулись: мы въехали в подземный зал.

Бонд с Олдфилдом сняли маски, с видимым облегчением. Филби тоже расстегнул ремешки противогаза на затылке. На подбородке у него остался отпечаток.

– Другое дело, – выдохнул он.

– Здесь безопасно?

– Как везде.

Я тоже расстегнул и снял маску. Моисей торопливо стянул ее с головы и помог морлоку. Олдфилд, Бонд и Филби пораженно уставились в мохнатое лицо – могу их понять – пока Моисей не помог ему надеть очки и кепи.

– Где мы? – спросил я у Филби.

– Не узнаешь? – Старик махнул рукой за окно.

– Я…

– Это Хаммерсмит [6], старина. Мы только что прошли под рекой.

Хилари Бонд пояснила:

– Хаммерсмитские Ворота. Мы добрались до Лондонского Купола.

Лондонский купол! Вот еще одно новое слово, неизвестное моему времени. Ничего похожего мне еще видеть не доводилось – поэтому даже сравнить затрудняюсь. Вообразите себе: громадная тарелка из бетона и стали почти двух миль в поперечнике, простиравшаяся через весь город от Хаммерсмита до Степни [7], и от Ислингтона до Клапама… Словно дюжие телеграфные столбы, всюду мельтешили опоры, вбитые в глинистую лондонскую почву, словно ноги гигантов.

Поезд тем временем двигался, оставив за собой Хаммерсмит и Фулем, неотвратимо приближаясь к Куполу, который был виден издалека. Как только глаза привыкли к сумеркам, уличные фонари стали намечать узнаваемый облик Лондона. Вот Кенсингтон Хай-Стрит промелькнула за окном, а вот – неужели Холланд-Парк [8]? – и так далее. Но, несмотря на знакомые приметы и вывески улиц, это был новый Лондон: Лондон вечной ночи, город, который никогда не радовало светлое летнее небо – и Лондон, который отрекся от солнца ради того, чтобы уцелеть, как сообщил мне Филби: бомбы и воздушные торпеды скатывались с массивной крыши, или взрывались в воздухе, не причиняя вреда Коббетовскому «Исполинскому наросту».

Всюду, говорил Филби, этот многолюдный город, утопавший в огнях, как сияющий бриллиант, был покрыт бетонной скорлупой.

Наш маршрут пролегал по узнаваемой старой сетке улиц. Поток пешеходов и велосипедистов сопровождал наше движение, но ни одного экипажа, конного или моторного, так и не попалось мне на глаза. Здесь были даже рикши! Легкие двуколки, влекомые потными костлявыми «кокни», проворно мелькали за вездесущими столбами, подпиравшими Купол.

Глядя на эти толпы из окна медленно проезжающего поезда, я вдруг ощутил, несмотря на всю эту деловитую озабоченность, уныние, отчаяние и разочарование, овладевшие народом. Повсюду были поникшие, осунувшиеся лица и лишь безрадостное упорство поддерживало жизнь в этих существах – моих соотечественниках.

При этом ни одного ребенка. Бонд в ответ сообщила, что все школы глубоко под землей, в подземных интернатах, пока родители отрабатывают смены на военных фабриках или на гигантских аэродромах, раскинувшихся по всему Лондону, в Бэлхеме, Хакни и Уэмбли. Возможно, власти поступили предусмотрительно – однако что такое городской пейзаж без детского смеха. Даже я, убежденный холостяк, был против того, чтобы держать детей в подземелье.

Вот так я снова очутился в мире, лишенном солнечного света, мире, в котором отрадно жить было разве что морлокам. Однако существа, построившие эти мрачные подземелья, были отнюдь не морлоками: это были представители моего вида, отказавшиеся от света ради сохранения жизни.

Повсюду я встречал свидетельства ужасов войны. На Кенсингтон Хай-Стрит увидели влачившегося по дороге парня, поддерживаемого сбоку тощей женщиной. Взгляд его блистал из впалых глазниц, губы сжались в тонкую полоску, лицо пошло бледными пятнами.