Алексей Ефимов - На землях рассвета

Хотя по часам Лэйми был уже полдень, никто не встретился ему — за исключением девушки в легкомысленных шортиках и платке, наброшенном на плечи и небрежно завязанном на груди; они улыбнулись и кивнули друг другу.

Метров через двести коридор выходил в вестибюль. Пустой бетонный зал — остаток имперского убежища — являл собой разительный контраст с биологическим стилем Муравейника. В нем всегда ходили босиком и тут, на скамейках, длинными рядами стояли сандалии и башмаки.

Лэйми обулся и, нажав кнопку, открыл восьмидюймовой толщины стальную дверь. Чтобы открыть ее снаружи, был нужен сложный код. Пока эта дверь не пригодилась ни разу, но Муравейник не спешил отказаться от нее: если хотя бы один из ТЕХ проник внутрь, платить пришлось бы слишком дорого.

Длинная винтовая лестница в шахте старой вытяжной башни кончалась кольцевой галереей на высоте метров пяти. Едва выйдя на нее, Лэйми невольно поежился: хотя температура внутри и снаружи была одинаковой, здесь преобладали холодные цвета.

Хотя замкнутый мир Хониара был всего десяти миль в диаметре, синевато-черный свод Зеркала, усыпанный множеством звезд, создавал ощущение беспредельного простора. Оно казалось ему настоящим небом раннего рассвета. Над тусклой коричневато-красной полосой застывшей на востоке низкой зари парили зеленовато-голубые перья серебристых облаков, а выше, на фоне тускнеющей сини, горело три особенно ярких звезды — ослепительно-белая, красновато-желтая и еще одна, цвета рыжего золота. Звезды никогда не двигались, заря не гасла и не становилась ярче, но и смотреть на нее можно было бесконечно.

Лэйми с наслаждением вдохнул прохладный, влажный воздух и побрел по галерее, неторопливо осматриваясь. На юге, за кромкой обрыва, скрывалась невидимая отсюда река; на севере тянулись белые многоэтажные дома, таинственно-бледные в рассветном сиянии. В их освещенных кое-где окнах мелькали беззвучно скользящие фигурки — это был один из самых густонаселенных районов.

На западе, между домами и рекой, высилась плоская, срезанная пирамида Генератора Зеркала, вся словно отлитая из темного металла. Даже на таком расстоянии Лэйми ощущал ее безмерную огромность: коробки стоявших рядом с ней белых девятиэтажек казались игрушечными, едва ли не в восемь раз ниже.

Над плоской крышей пирамиды вздымалось восемь игловидных шпилей, плавно расширявшихся к основанию. Четыре из них, внешние, обрывались едва на трети высоты остальных, поддерживая толстое кольцо Ускорителя. От его шестнадцати сегментов отходили острые изогнутые лопасти, и из-за них к Зеркалу Мира тянулись призрачно-бледные, плоские, как линейка, лучи. Один из них проходил высоко над головой Лэйми.

Четыре центральных шпиля вздымались на высоту в семьсот метров, словно бы накаляясь к остриям мертвенным лиловым светом. Между ними повисло странное застывшее облако, словно состоявшее из сотен вложенных друг в друга сине-фиолетовых кристаллов. От него тоже тянулись тысячи тончайших, разноцветных лучей, едва заметных в чистом воздухе: именно они придавали Зеркалу Мира его восхитительный вид. Вот облако дрогнуло, на мгновение сжавшись, затем плавно качнулась земля, и откуда-то из глубины неба до Лэйми вновь долетел тяжелый, неторопливо затихающий гул…

Он быстро скатился по лестнице и нырнул в темноту, царившую под сомкнутыми низкими кронами. Тропа была неровной, но Лэйми ступал бездумно и легко — его тело помнило каждый корень и яму. Вскоре он выбрался на Имперский проспект — самую широкую и светлую во всем городе улицу (на ней даже не горели фонари) — пустынную в обе стороны, насколько хватал глаз. Здесь, на просторной площадке, в беспорядке стояли открытые скутера, такие маленькие, что сесть в удобное, мягкое гнездо можно было лишь на пятки — и даже тогда низкие борта едва доставали до пояса. Впереди, под руками, помещался штурвал, сзади, сразу за спиной — кубический выступ двигателя.

Лэйми сел, предварительно разувшись и водворив сандалии в небольшой бардачок в носовой части машины, потом щелкнул выключателем. С тихим жужжанием скутер всплыл метра на три над землей и замер, тихо покачиваясь; подниматься выше он не мог. Едва Лэйми наклонил штурвал вперед, двигатель зажужжал громче и скутер помчался с быстротой бегущего человека. Плавный поворот штурвала — и он, слегка наклонившись, вильнул в сторону…

Чтобы попасть в Библиотеку, надо было пролететь к западу до конца пустыря и свернуть на ведущую прямо к ней улицу. Но Лэйми пропустил перекресток, нырнув в темную глубину двора. Это было одним из любимых его развлечений — нырять в туннели в массивах опустевших домов, такие низкие, что приходилось пригибаться, чтобы не грохнуться лбом об их перекрытия, лавировать между деревьями и фонарными столбами, проскакивать прямо над крышами древних гаражей и сараев, сетчатыми заборами заброшенных детских садов, проламываться сквозь верхушки кустов, ветки которых рвали его одежду…

Короче, это было восхитительно. Не совсем, чтобы полет, но и не бег, нечто среднее, настолько приятное, что ему, собственно, и не хотелось большего. Правда, порой ему случалось разбить скутер. Но уже очень, очень давно он не чувствовал боли и не видел своей крови, выступавшей из ран — и с трудом представлял, как такое вообще может быть. Раньше все было иначе, но было ли?

Из последней арки Лэйми вылетел словно бы в лес — в чащу деревьев столь высоких, что они представлялись ему колоннадой, подпиравшей невидимую в смутной темноте крышу. Их морщинистые стволы были больше его роста в диаметре. Столбы таинственно-синих фонарей (свет Зеркала Мира не проникал под зеленый свод) казались по сравнению с ними крошечными. Земля здесь была усыпана опавшими ветками и рыжей хвоей, из нее там и сям выступали разнокалиберные гранитные глыбы. Но были тут и дорожки и небольшие площади у фонтанов, — на них в странном сумрачном свете собирались веселые группки…

Лэйми свернул на узкую боковую аллею и вскоре вылетел прямо к фасаду Библиотеки. С трех других сторон ее исполинское прямоугольное здание окружал парк. Здесь, на востоке, начинался обширный пустырь, доходивший до самого Зеркала. Гладкая, облицованная мрамором стена Библиотеки в его свете казалась розоватой. Между прорезавших ее массивных пилонов светились огромные окна. Стоянка здесь напоминала размерами небольшой аэродром, но Лэйми едва нашел на ней место для посадки.

У входа в залитую молочно-белым светом просторную утробу здания шумный живой поток обтекал пьедестал статуи — женщина в легкой одежде, с гордым, редкой красоты лицом, сжимая в одной руке копье, протягивала кому-то другую руку… В прощании? В приветствии? Трудно понять… А над ней в воздухе парили холодные и чистые звуки песни на забытом языке давно исчезнувшей Джаны, словно идущие из того, древнего, неведомого мира…