Александр Хлебников - Талисман

Александр Хлебников

Талисман

После нескольких тостов гости мои раскраснелись, задвигались, и за столом началась непринужденная болтовня. О чем только не говорили! О морях из расплавленных металлов на поверхности Венеры, о таинственной психике дельфинов и расшифровке их языка, о шансах поднять "Титаник", о неопубликованных еще рукописях Хемингуэя...

В общем, началось соревнование, в котором каждый стремился блеснуть эрудицией и удивить других доскональным знанием новейших проблем науки и техники.

Слушал я, слушал и захотелось мне подшутить над милым дилетантством своих друзей, благо недавно я купил редкую пластинку с записью выступления известного советского артиста, читающего стихи Блока.

- Прошу внимания! - сказал я, включая проигрыватель. - У меня приготовлен сюрприз. Сейчас вы услышите голос Александра Блока!

И в мгновенно наступившей тишине зазвучали гордые и печальные слова:

О подвигах, о доблести, о славе

Я забывал на горестной земле,

Когда твое лицо в простой оправе

Передо мной сияло на столе...

Разразилась буря восторгов:

- Кто бы мог подумать, что Блок имел такой прекрасно поставленный голос, такую совершенную дикцию!

- Какое бесподобное мастерство! Только автор может прочитать с таким чувством, от самого сердца.

- У Блока бы поучиться теперешним артистам!

Невозмутимым оставался лишь незнакомый мне старик с весьма примечательной внешностью. С темным от загара лицом резко контрастировала белоснежная шевелюра, увенчанная задорным хохолком. Добродушно улыбаясь, он помалкивал.

Звали его Ардальон Иванович Гарин. Привел его Дроков, в прошлом мой однокашник по институту, а ныне - коллега. Дроков, как и я, преподавал литературу в школе.

Представив Гарина, Дроков отвел меня в сторону и смущенно зашептал:

- Понимаешь, познакомились с ним в Публичке - рядом сидел. Гарин приехал в Ленинград на несколько дней. Выясняет кое-что о Пушкине.

- Он филолог?

- Электроник - вот что удивительно. В гостиницу не попал, снимает койку где-то у черта на куличках. Ну, а ты знаешь, каково в праздники быть одному в чужом городе...

- Ладно, - сказал я, - не оправдывайся. Нам он не помешает.

И верно. Гарин не стеснял своим присутствием. Он слушал молодежь, не вмешиваясь в общий разговор, и, как истинный джентльмен, ухаживал за очаровательными соседками по столу - молоденькими учительницами: Ниной "русакОм", и Кирой - "физичкой", к которой, по секрету скажу, я был неравнодушен...

Так вот, все ахают, охают по поводу прослушанной пластинки, как вдруг Нина спохватилась:

- Позвольте, Блок-то умер в 1921 году!

- Ну и что же?

- Не могли его голос записать!

- Почему? - пожал я плечами. - Фонограф Эдисон изобрел еще в 1877 году. Стыдитесь, коллега, своего технического невежества.

- Отчасти Нина права, - вступилась за подругу Кира. - Конечно, голос Блока мог быть записан. Но Нина не ошиблась в том, что звукозапись подобной чистоты и, главное, подобной длительности осуществить до тысяча девятьсот двадцать первого года не могли.

Делать нечего, пришлось мне сознаться в розыгрыше.

- Все-таки жаль, - вздохнула Нина, - что голоса многих великих поэтов, например, Пушкина, нам никогда не суждено услышать.

- Не согласен! Почему, собственно, не суждено? - неожиданно спросил Гарин и так громко, что все обернулись к нему.

- Это же... бесспорно, - смешалась Нина.

- Извольте аргументировать! - сердито тряхнул хохолком Ардальон Иванович.

- Человеческий голос - это механические колебания воздушной среды, залившись румянцем, но уверенно начала Нина. - Если их сразу не уловить с помощью специальной звукозаписывающей аппаратуры, они навсегда потеряны. А такой аппаратуры в пушкинскую эпоху, естественно, не было.

- Молодец! - воскликнула Кира. - Будете еще, Ардальон Иванович, спорить?

Теперь уже все за столом с любопытством ждали, что же он ответит.

- Нонсенс, - проворчал он. - Вы, молодые люди, забыли об одном явлении: о воздействии звуковой волны на среду, в которой она проходит... Скажите, Кира, какой принцип положен в основу современной звукозаписи?

- Принцип преобразования энергии звука в другие виды энергии для приведения в действие пишущего элемента. Он-то, этот элемент, и оставляет след звукового колебания на каком-либо звуконосителе.

- Превосходно, - одобрительно кивнул Гарин. - Добавлю лишь, что пишущий элемент - резец, световой луч или магнитное поле. А теперь, голубчики, вернемся к тому, с чего начали - воздействию звуковой волны на газообразную среду. Как вам хорошо известно, в мире все взаимосвязано. Никакой процесс в нем не протекает бесследно. Так почему мы не можем представить, что звуковое давление фиксируется твердой средой, скажем - на электронном уровне? И, сделав такое допущение, разве нельзя сделать и другое, что голос любого выдающегося человека можно воспроизвести, если только сохранились принадлежавшие ему некоторые предметы обихода? Так что, дорогие мои, голос Пушкина восстановим!

Последние слова Гарин произнес с такой силой и убежденностью, что мы переглянулись, не зная, как и отнестись к столь необычному заявлению.

- Почему для воспроизведения голоса годятся только некоторые предметы? - прервал недоуменное молчание Дроков.

- Видите ли, для самопроизвольной записи звуковой волны - а именно это мы и должны иметь в виду - подходят лишь драгоценные камни в ювелирных изделиях. Именно они способны сохранять длительное время неизменной пространную структуру внешнего слоя. Ведь он-то и хранит в себе след звуковой волны.

- Ардальон Иванович, вы говорите так уверенно, будто все это уже доказали экспериментально, - укоризненно заметила Кира. - Скажите, что пошутили. Право же, кое-кто поверил в возможность услышать голоса наших предков.

- Конечно, я пошутил, - помедлив, заверил Гарин. - Впрочем, сказка ложь, да в ней - намек, добрым молодцам урок...

Гости мои вновь зашумели, а я, вместо того чтобы, как подобает хозяину, занимать общество, задумался. Что, если гипотеза, предложенная Гариным, верна? Тогда была ли у Пушкина какая-либо вещь из драгоценного камня, которая могла бы стать хранителем его голоса? И тут я вспомнил о знаменитом перстне-талисмане. С ним поэт не расставался свыше десятилетия.

"Найти бы этот перстень, - подумал я. - Какую ценнейшую информацию содержит он - голос поэта за целое десятилетие!"

- О чем вы размечтались? - вернула меня Кира на землю.

И когда я упомянул ей о перстне, спросила:

- Пожалуйста, расскажите о нем поподробнее.

Вдохновленный вниманием красивой девушки, я начал:

- В августе тысяча восемьсот двадцать четвертого года, после южной ссылки, Пушкин вернулся в Михайловское. Осень была дождливая, холодная, и вечерами, глядя в окно на грязь, лужи, жалкие кусты, гнувшиеся под ветром, поэт тосковал.