Вашингтон Ирвинг - И грянул гром… (Том 4-й дополнительный)

Однако, хотя я сначала сильно огорчался и переживал по этому поводу, довольно скоро я успокоился. Когда я до конца продумал тот факт, что все движения моей души открыты для других, то невольно стал отгонять от себя мысли, которые могли задеть и обидеть островитян. Аналогично воспитанный человек автоматически, без особых усилий воли, воздерживается от неуместных высказываний. Нескольких уроков этикета достаточно для порядочного человека, чтобы научиться избегать опрометчивых слов, а в моем случае краткий опыт общения с ясновидцами помог мне научиться воздерживаться от опрометчивых мыслей.

Все же не следует думать, что этикет островитян не позволяет им при случае критически и свободно судить друг о друге. Ведь и среди людей, выражающих свои мысли словами, даже самый утонченный этикет не мешает говорить друг о друге всю правду-матку, когда это нужно. Впрочем, среди ясновидцев в отличие от людей, скрывающих словами свои подлинные мнения, вежливость всегда остается в пределах искренности. Мысли друг о друге, которые воспринимаются островитянами, всегда являются подлинными и сокровенными мыслями.

В конце концов до меня дошло, почему у любого человека будет вызывать значительно меньше досады полная обнаженность его слабостей перед ясновидцем, чем хотя бы малейшее обнаружение этих же слабостей перед обычными людьми. Иначе и быть не может. Ибо как раз благодаря тому, что ясновидец читает все ваши мысли, он не выдергивает отдельные мысли из общего потока ваших дум, судит о них с учетом целого. Ясновидец принимает во внимание прежде всего ваш характер и строй мыслей. Поэтому никому не следует опасаться, что его неправильно поймут на основе намерений или эмоций, которые не соответствуют его характеру или убеждениям. Можно сказать, что справедливость не может не царствовать там, где души открыты нараспашку.

Мне повезло с переводчиком. Благодаря ему мне не пришлось долго вырабатывать в себе инстинкт этикета, чтобы воздерживаться от дурных и постыдных мыслей. За всю свою прежнюю жизнь я с трудом находил друзей, но за три дня, проведенных в обществе этого удивительнейшего существа удивительной расы, я искренне привязался к нему. К нему невозможно было не привязаться. Ибо особая прелесть дружбы заключается в том, что ты знаешь: твой друг понимает тебя так, как никто другой, и тем не менее продолжает любить тебя. В данном же случае рядом со мной был такой человек, при разговоре с которым чувствовал, что он знает все мои потайные мысли и мотивы, о которых мои самые старые и самые близкие друзья никогда не догадывались и никогда даже не могли бы догадаться. Если бы он, зная обо мне все, проникся ко мне презрением, я никогда не стал бы обвинять его и вообще принял бы это как должное. А теперь посудите сами, могла ли меня оставить равнодушным та сердечная расположенность, которую он проявил ко мне.

Вообразите мое удивление, когда он заявил однажды, что наша дружба основана всего-навсего на обычной совместимости характеров. Дар ясновидения, объяснил он, настолько тесно сближает души и стимулирует взаимную симпатию, что самая малая степень дружбы между ясновидцами предполагает такую взаимную радость, которая лишь в редких случаях наблюдается между друзьями у других народов. Он заверил меня, что через некоторое время, когда я познакомлюсь с другими островитянами и на собственном опыте увижу, до какой степени могут доходить у некоторых из них чувства симпатии и дружбы ко мне, я смогу убедиться в справедливости его слов.

Могут спросить, как же я смог общаться с ясновидцами, когда начал бывать среди них. Ведь если они могли прочесть мои мысли, то в отличие от переводчика у них не было возможности сказать мне что-нибудь в ответ. Должен здесь сделать одно разъяснение. Эти люди действительно не пользовались никакой речью, но у них для записей употреблялся письменный язык. Поэтому все они умели писать. На каком же языке они писали? На персидском? К счастью для меня, нет. Оказывается, за долгое время до того, как возникла способность непосредственного восприятия мыслей друг друга, островитяне не только разучились говорить, но и писать, и от этого периода не сохранилось даже никаких хроник. Люди упивались своей новоприобретенной способностью прямого ясновидения, когда вместо несовершенных, посредством неуклюжих слов описаний отдельных мыслей появилась возможность общаться посредством передачи картин цельных душевных состояний. Естественно, у островитян выработалось непреодолимое отвращение к вымученному бессилию языка.

Однако, когда первый интеллектуальный восторг через несколько поколений немного поубавился, вдруг обнаружилось, что весьма желательно хранить информацию о прошлом, а для записи этой информации необходимо обратиться к презренному средству — к словам. Между тем персидский язык к тому времени был полностью забыт. Чтобы не мучиться с изобретением совершенно нового языка — задача исключительно трудоемкая! — островитяне сочли целесообразным создать службу переводчиков. Идея отличалась простотой: переводчики должны были научиться от моряков, спасшихся на островах от кораблекрушения, некоторым языкам внешнего мира.

Поскольку же именно английские суда чаще всего разбивались о прибрежные рифы и скалы, неудивительно, что островитяне лучше всего познакомились с английским языком. Он и был принят в качестве письменного языка этих людей. Как правило, мои знакомые писали медленно и с трудом, однако же они настолько точно знали все мои мысли и состояние души, что при ответе всегда попадали в точку. Поэтому при моих разговорах даже с самыми тихоходными писаками обмен мыслями был столь же быстрым и несравненно более точным и удовлетворительным, как если бы я вел с кем-нибудь торопливую беседу.

Очень скоро после того, как я стал расширять круг знакомых среди ясновидцев, я действительно смог убедиться в правоте слов своего переводчика. В самом деле, я встретил островитян, к которым в силу большей природной конгениальности привязался еще сильнее, чем к нему. Мне хотелось бы подробнее описать кое-кого из тех, кого я полюбил, товарищей моего сердца, от которых я впервые узнал о не снившихся и во сне богатствах человеческой дружбы и о том приводящем в восторг удовлетворении, которое может дать взаимная симпатия.

Разве кто-нибудь среди тех, кто читает мой рассказ, не изведывал этого обманного чувства непреодолимой бездны между душой и душой, которое отравляет любовь! Кто не ощущал щемящего сердце одиночества, когда стремишься слиться с другим сердцем, которое любишь превыше всего! Не думайте больше, что эта бездна непреодолима вовеки или каким-либо образом свойственна человеческой природе. Она не существует для моих друзей-островитян, которых я описываю, и благодаря этому факту мы тоже можем надеяться, что в конце концов бездна между душой и душой станет преодолима и для нас. Подобно прикосновению плеча к плечу, подобно рукопожатию — контакт их разумов и выражение их симпатии.