Роберт МакКаммон - Клетка Желторотика

— А сколько лет живет птичка? — спросил я. — Ни одна канарейка не проживет сорок лет!

— Желторотик всегда был здесь, — сказал Стретч. — Всегда. Он не умирает. Белый — вуду, а Желторотик — его дух.

Тут крыть было нечем, но я еще некоторое время размышлял про себя на эту тему, пока мы возвращались со спортплощадки.

Я пошел на повышение. Оставил мусорные баки и получил тряпку со шваброй. За мной закрепили механическую мастерскую, о Боже, сколько же там было грязи! Никогда не понимал, зачем тут существует мехмастерская. Здоровые парни, у которых туча свободного времени, ковыряются со всякими железками, колесиками и винтиками, мастерят какие-то моторчики. Ну, может, кто-нибудь починяет электричество в Брик-Ярде, или еще что-нибудь в этом роде. Но вот однажды, помню, еще дождь шел, в окна просто хлестало, и мне постоянно приходилось гонять лужи, меня окликнули.

— Ванд! Пойди сюда, сынок! — Я узнал голос Пелла Доннера. — К нам пришел Белый!

Я вышел и тут увидел его — черного африканца с белыми волосами, заплетенными в косички. Только в тюремной робе он был еще костлявее. Похоже, на лице его все-таки смогли разместиться новые морщины, а рубашка и брюки казались просто огромными, хотя могу поклясться, в тюремной прачечной меньшего размера просто не найти. Он стоял в окружении человек десяти-одиннадцати, а ладони держал ковшиком, но я разглядел этого Желторотика в клетке, которую он смастерил из собственных пальцев. Канарейка трепыхалась и норовила вылететь у него из рук.

Вас там не было, поэтому вы не знаете, как выглядят взрослые мужчины с детскими лицами. И была тишина, клянусь Богом! Даже Руфус Клейтон молчал, хотя заставить его замолчать можно, только забив кулак ему в глотку. Говорил Белый — он говорил, и приподнимал руки, и слегка как бы дул на Желторотика. Но что-то произошло с его легкими. В них что-то урчало и булькало, как в трубах, когда вода заканчивается, и ему было трудно дышать. Я подумал, наверное, рак или что-то в этом роде.

— Желторотик летал нынче ночью, — хриплым голосом говорил Белый, и глаза его сверкали за тонкими стеклами очков, как у привидения. — О да, он летал очень далеко и очень быстро. Правда? — Он взглянул на Желторотика, и маленькая птичка склонила головку набок, словно соглашаясь. — Вот интересно, где же он был?

— Во Флориде, где не льют по два месяца подряд дожди, — сказал Билли Дэвис.

— Летал в большой город, — предположил малыш Мердок. Голос его напоминал звук трубы нью-орлеанского оркестра. — Где всю ночь горят фонари, а по улицам гуляют красивые женщины.

— В деревню. — Это подал голос новый парень, имени которого я не знал. — Над фермой, где пахнет зеленью.

— В Мэйсонвилл. — Это я сказал. Не знаю почему. Белый поднял голову. Крылья канарейки затрепыхались, и он прижал ее к своей впалой груди.

— Мэйсонвилл? Кто это сказал?

Малыш Мердок ткнул в мою сторону большим черным пальцем. Кто-то посторонился, кто-то подтолкнул меня, а в результате мы оказались лицом к лицу с Белым. Он кивнул и слегка улыбнулся.

— Я тебя помню, — сказал он. — Ты больше не Ванда?

— Меня теперь зовут Вандом.

— Я понимаю почему. Ты что, вообще не ешь?

— Я еще расту, — пояснил я, а он засмеялся и закашлялся одновременно, а потом сказал:

— Мы все растем.

Потом он встал совсем близко, я видел его яркие горящие глаза прямо перед лицом, и хотел отступить от полыхающего в них пламени, но не стал. Помню еще, что все машины оказались выключены и в полной тишине я услышал, как стучит мое сердце.

— Да, сэр, — заговорил он. — Я уверен, что Желторотик сегодня ночью летал именно в Мэйсонвилл. Он пролетел над самым центром города. Погоди, я проверю. — Он поднес канарейку ко рту и тихонько посвистел. Потом переместил ее к своему уху, та склонила головку, но я ничего не услышал. — Да, сэр, — повторил Белый, снова сжимая птичку в ладонях. — Желторотик действительно летал в Мэйсонвилл, и хочешь знать, что он рассказал? Мэйсонвилл — это город с двумя улицами, одна идет к нему, другая — от него. В Мэйсонвилле есть парк, очень большой парк, а в нем полно фонарей, которые заливают все золотистым светом. Там есть парковые скамейки, и Желторотик видел на скамейках влюбленных, они сидят в золотистом свете, да, красивые мужчины и женщины, и они говорят о любви. А вокруг парка раскинулся город, и город тоже весь полон огней, так что там на самом деле никогда не бывает совсем темно и люди ходят по улицам, когда им вздумается. Вчера ночью над Мэйсонвиллом сияли звезды и светила луна. Такая луна, которая бывает только в Мэйсонвилле. Ни в каком другом месте на свете такой луны не увидишь, потому что она величиной со все небо, такая огромная. И там тепло от луны, и Желторотик все это видел, когда сидел на ветке сосны в том самом парке. Желторотик принес с собой запах свежих сосновых иголок и теплого ночного воздуха. Вот, чувствуете? — Он глубоко вздохнул, и все тоже вздохнули. — Свежие сосновые иглы, — сказал он. — Яркая луна. Красивые мужчины и женщины в золотистом свете, под звездным небом. Вот что увидел Желторотик в Мэйсонвилле. А ты видишь?

Это он меня спрашивал.

— Да, сэр, — ответил я, и это была чистая правда.

— Желторотик очень счастлив, — улыбнулся Белый. Он погладил птичку одним пальцем, и канарейка, довольная, сидела смирно. — Нынче, может быть, он полетит во Флориду. Или куда-нибудь в сельскую местность, где земля пахнет зеленью. Никогда не знаешь заранее, куда он полетит. — После этого Белый быстро ушел, и прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем я снова почувствовал запах машинного масла и увидел серые каменные стены. На головой были не луна и звезды, а скопление ржавых труб. Но несколько минут я действительно был в Мэйсонвилле — далеко-далеко отсюда.

Появились охранники и разогнали нас. Мы принялись за работу. Даже смешно, как такие простые вещи застревают в нас. Я все еще видел тот Мэйсонвилл и лишь спустя некоторое время осознал, что это не тот Мэйсонвилл, который я помнил. Нет, в реальном Мэйсонвилле стоит огромная фабрика, которая работает день и ночь, а дым от ее труб такой, что никаких звезд не видать.

Но Белому удалось на несколько минут вытащить меня из Брик-Ярда. Я вместе с Желторотиком оказался в тихом парке. Нет такого парка в Мэйсонвилле. Ну и какая разница? Я же там был! Мэйсонвилл, возникший у меня в голове, был лучше, чем настоящий. С этого мгновения я понял могущество вуду и понял, почему Белый — особстатья. Он умел преодолевать стены Брик-Ярда.

Только с канарейкой было неясно. Как может птица жить сорок лет?

Белый неоднократно проходил мимо мехмастерской. И всегда останавливался. Охрана позволяла ему разговаривать, похоже, они сами получали от этого удовольствие. В какую-то из ночей Желторотик летал во Флориду, над Майами-Бич. От нас это пятьсот миль к югу, но Желторотик был духом, а потому мог попасть куда угодно. Я закрывал глаза и видел все эти большие отели и этот океан, хотя никогда в жизни не видел океана, только по телевизору. Желторотик носился над волнами, и я чувствовал запах соленого морского воздуха. А в другую ночь он полетел на север и скользил над заснеженными пространствами, где одни оленьи тропы, и ярко светит луна, и так холодно, что начинают стучать зубы. Летал над фермами и садами, над пустынями, над большими городами, над реками, по которым тянутся караваны барж и гудят буксиры, над лесами, которые освещаются только звездами, над островами, где ручьи журчат подобно музыке и воздух пропитан ароматами кокоса и корицы. Где он только не был! Однажды ночью Желторотик залетел в окно Стриптиз-клуба в Новом Орлеане. А как-то раз — на боксерский ринг, где два здоровяка мутузили друг друга под рев толпы, а дым дешевых сигар и запах пота поднимался до самого потолка. Однажды в июле он был на бейсбольном матче, и — Бог свидетель! — я чувствовал на губах вкус соленых орешков, которые Желторотик склевал с руки белого человека.