Джо Холдеман - Бесконечная свобода

Люди рассуждали так или примерно так. Я был согласен с этим мнением, но некоторые не были настолько уверены в том, что наши связи с Землей полностью разорваны. Если там никого не осталось, если в день оттуда тоже исчезли все жители, то мы все равно продолжали бы получать от них ранее отправленные послания еще в течение шестидесяти четырех земных лет. А когда передачи кончатся, мы уже успеем как следует вновь обосноваться на СП, так что прекращение связи будет ударом, но жизнь от этого не прекратится.

Ну а если сейчас, пока мы еще не успели оправиться после нокдауна от первого бедствия, выяснится, что мы одни во вселенной и все так же беззащитны перед той силой, которая вырвала из бытия всех остальных, это может превозмочь тот предел выносливости, который мы имеем и как индивидуумы, и как цивилизация. Так что теоретические споры продолжались.

Но даже и сейчас наше положение как «цивилизации» было не слишком прочным. Если последняя наша шлюпка на самом деле пропала, то у нас насчитывалось сто с небольшим людей, и из них только четверо детей. (Двое из девяти человек, не выдержавших анабиоза, были младше двенадцати лет.) Мы должны были начинать оптом и в розницу делать младенцев и приступать к оплодотворению части из тех тысяч яйцеклеток, которые хранились в замороженном виде на наших судах.

Такая перспектива не вызвала большого энтузиазма. Многие отнеслись к ней так же, как и мы с Мэригей: мы это уже сделали! В перечне многочисленных вариантов, которые мы видели перед собой, вступив в средний возраст – наподобие дикого плана угона «Машины времени» – создание второй семьи заняло бы одно из последних мест.

Сара относилась к числу тех женщин, – они составляли четверть от их общего числа, – которые были достаточно молоды для естественного материнства, но она еще не была морально готова к этому; даже если бы кто-то из имевшихся в наличии мужчин предложил ей заняться изготовлением детей. Но ни один пока что этого не сделал.

Шериф предложил вырастить большую группу детей по обычаю Человека, в условиях интерната, где они не будут знать родителей, а только воспитателей. Я видел в этом проекте некоторые достоинства; прежде всего они выражались в том, что большая часть этих детей и на самом деле не будет иметь живых родителей, и если бы не ассоциации с Человеком, то, думаю, мы, скорее всего, согласились бы с этим предложением. Но оно вызвало в той или иной мере чувство внутреннего протеста: ведь интернаты и дети без родителей были частью тех самых вещей, от которых мы стремились сбежать, и неужели теперь мы сами, своими руками, начнем их создавать заново?

Оппоненты могли, впрочем, изменить свое мнение, когда под ногами у каждого станет ползать по четверо или пятеро отпрысков. Совет остановился на компромиссном решении, которое оказалось возможным лишь благодаря тому, что у нас были такие люди, как Руби и Роберта, безумно мечтавшие о детях, но не способные иметь их из-за бесплодия. Они вызвались надзирать за интернатом. Каждый год – три раза в год – им предстояло оплодотворять восемь или десять яйцеклеток из судовых запасов, выращивать плоды в инкубаторе и принимать «роды». Им также предстояло заботиться о нежеланных младенцах, если это случится, которые появились бы на свет традиционным путем.

Антаресу-906 было, вероятно, хуже, чем всем остальным, хотя, конечно, никто из нас не разбирался достаточно хорошо в эмоциональном состоянии тельциан. Насколько Антаресу-906 было известно, он (а может быть, она или оно – в их языке не было родов) являлся последним оставшимся в живых представителем своей расы. С половыми различиями у них дело тоже обстояло как-то непонятно, но они не могли воспроизводить свой род без обмена генетическим материалом – пережиток древнего прошлого, так как уже на протяжении нескольких тысячелетий все тельциане были генетически идентичны.

Люди все чаще замечали, как это существо ходит вокруг работающих, стараясь быть полезным, но пока что положение напоминало ситуацию, сложившуюся на борту «Машины времени». Тельцианин, в общем-то, не имел никаких навыков; он являлся знатоком языка, на котором говорил только он сам, и дипломатом, представлявшим самого себя. Как и шериф, тельцианин мог вливаться в Дерево, и, в частности, они могли соединяться с сознанием друг друга, но обладали практически одинаковым опытом.

Во всех документальных свидетельствах, обнаруженных нами, не оказалось ни малейшего намека на надвигающуюся опасность или даже появление проблемы, но после Дня информация перестала поступать. Последнее коллапсарное сообщение с Земли, поступившее за три недели до Дня, также не содержало никаких предупреждений о грядущем бедствии, ни для Человека, ни для тельциан.

Антарес-906 неизменно высказывался в пользу полета на Землю или Кисос – номинально, родная планета тельциан – и даже вызвался совершить коллапсарный скачок в одиночку и возвратиться с сообщением. Мэригей и я полагали, что это намерение было совершенно искренним, а мы, я думаю, знали Антареса-906 лучше, чем кто бы то ни было, за исключением одного шерифа Но большинство считало, что момент взлета окажется последним мгновением, когда мы сможем видеть судно или тельцианина (правда, кое-кто говорил, что стоит лишиться космического корабля, чтобы избавиться наконец от последнего уцелевшего врага).

Отправиться, чтобы выяснить, что случилось с Землей – с Антаресом-906 или без него – было много желающих. Мы оставили лист бумаги на столике для меню в столовой и получили тридцать два имени добровольцев.

В их числе были Мэригей, Сара и я. Совет решил, что следует отобрать двадцать пять не слишком необходимых людей и из этого числа выбрать двенадцать путешественников. (Когда я доказывал, что не отношусь к необходимым людям, то получил на огорчение мало возражений.) Шериф и Антарес-906 должны были отправиться как наблюдатели с уникальными точками зрения.

Но эти четырнадцать человек все равно не могли покинуть планету до наступления глубокой зимы, когда у нас будет сравнительно меньше работы. Экспедиция могла слетать на Землю, осмотреться там и вернуться обратно до наступления весны.

Когда определиться с составом экспедиции? Стивен и Мухаммед – они оба записались – доказывали, что нужно поскорее назвать имена и покончить с этим делом. Я приводил доводы за то, что следует дождаться последней минуты, якобы сделать выбор более случайным и дать людям немного драматических переживаний, которые не имели бы отношения к ежедневной борьбе за выживание. Вообще-то мои побуждения в значительной мере диктовались законами статистики. Полтора года – это довольно большой срок, в течение которого кто-то из двадцати пяти может под влиянием обстоятельств изменить свое мнение, или умереть, или по какой-то иной причине стать непригодным для путешествия, что может в значительной степени затруднить наш выбор.