Джо Холдеман - Бесконечная свобода

В каком-то индейском племени или племенах не существовало никакого ритуала прощания: уходящий человек просто поворачивался спиной к остающимся и удалялся. Разумные были люди. Мы потратили целый день, нанося визиты, прощаясь со всеми и каждым, так как никого нельзя было пропустить.

Помимо этого, я пообщался с половиной обитателей колонии как мэр, так как, похоже, каждый отвечал за это или за то и считал своим долгом представить мне доклад о своей работе и план деятельности на время моего отсутствия. Кэт, которая должна была исполнять обязанности мэра, пока мы будем в космосе, во время всех этих обсуждений сидела рядом со мной.

На следующий день ее обязанностью также было удостовериться, что все благополучно укрылись в подвале от потока радиации, который должен был обрушиться на землю после того, как Мэригей нажмет кнопку. Точно в поддень она сообщила по радио, что все, кроме нее, находятся в укрытии. После нажатия кнопки в ее распоряжении оставалась еще минута, а последние двадцать секунд электронный мозг шлюпки отсчитывал вслух.

В первый момент на нас навалилась сокрушительная тяжесть четырехкратного ускорения; вскоре оно уменьшилось до двух g. Затем мы описали по орбите вокруг планеты полуокружность в состоянии невесомости, после чего судно с устойчивым ускорением в одно g устремилось к коллапсару Мицара.

Полтора дня постоянного ускорения. Мы кое-как питались и вели какие-то светские беседы, а Мицар тем временем все приближался, пока наконец мы не оказались гораздо ближе к молодой голубой звезде, чем нам хотелось бы находиться.

На фоне приглушенного светофильтрами изображения огромной звезды коллапсар сначала казался черным следом от булавки, затем превратился в точку, затем в быстро растущий шар, а затем возникло странное чувство головокружения, и мы внезапно оказались в темном глубоком космосе.

Теперь нам предстояло пять месяцев лететь до Земли. Мы залезли в свои «гробы» (у Сары из-за спешки – она очень стеснялась своей наготы – это получилось довольно неловко), присоединили все необходимые трубки и датчики и стали ждать, когда придет сон. Я успел еще услышать, как судно негромко сообщает кому-то о неверном подсоединении, говорит, что нужно переделать, а затем вселенная сжалась в точку и исчезла, и я вновь оказался в тихой дреме анабиоза.

Я говорил с Дианой по поводу эмоционального или экзистенциального дискомфорта, который испытывал во время последнего пребывания в системе временного прекращения жизненных функций, и она сказала, что, насколько ей известно, никаких медицинских средств борьбы с этим явлением не существует. Да и что можно сделать, когда обмен веществ у тебя идет во много раз медленнее, чем у секвойи, которая живет пять тысяч лет? Только попытаться думать о чем-нибудь приятном, укладываясь в ящик.

Я последовал совету, и похоже, что это сработало. Большинство из нас видело из своих «гробов» обзорный экран, а я заблаговременно составил программу показа на нем различных умиротворяющих изображений. Так что, дожидаясь остывания, мы смотрели картины импрессионистов и спокойные фотографии безмятежной природы. Я же задался очередным вопросом: а осталась ли на Земле хоть какая-нибудь природа? Ни Человек, ни тельциане не испытывали сентиментальных чувств к таким вещам; они находили красоту в абстракциях.

Так я провел в этих размышлениях и мечтах пять месяцев, которые иногда воспринимались как пять минут. Я побывал во множестве тихих пасторальных уголков; в основном это были мои представления о тех местах, о которых мне приходилось только читать или видеть на картинах: даже коммуна хиппи, в которой я вырос, располагалась в городском предместье. Я играл в аккуратно наманикюренных парках, представляя себе джунгли. И теперь возвратился к этим детским мечтам.

Это было интересно. Сновидения не возвращали меня на Средний Палец, где мать-природа и я всегда находились в тесном соприкосновении противоборства. Полагаю, в этом не было никакого покоя.

Выход из анабиоза оказался труднее и неприятнее, чем это было в последних случаях, когда мне помогала Диана. Я был растерян и не владел своим телом. Пальцы не хотели работать, голова не могла понять, по или против часовой стрелки следует извлекать введенные в тело трубки. Когда я наконец освободился, меня пронесло поносом с кровью, хотя никаких внутренних повреждений у меня, похоже, не было.

Я направился на помощь Мэригей; она находилась в соседней с моей камере и уже возилась, пытаясь освободиться и отстегнуть ремни. Ей удалось обойтись без крови. Мы оделись, и она подошла проверить, как себя чувствует Сара, а я тем временем осматривал остальных.

Первая, к кому я подошел, была Райи Хайклауд – наш доморощенный медик. Вообще-то прежде, в нормальной жизни, она была библиотекарем, но Диана целую неделю энергично обучала ее пользоваться стандартной судовой аптечкой.

Антарес-906 уже пришел в сознание и кивнул мне, когда я заглянул в его ящик. Это было хорошо. Если бы с существом иной расы что-нибудь случилось, то ему и нам пришлось бы положиться на скрупулезность составителей руководства по оказанию первой помощи, в которой имелось приложение о хворях тельциан.

Джекоб Пайерсон оказался накрепко замороженным и не подавал никаких признаков жизни. Он, вероятно, был мертв уже в течение пяти месяцев. Это заставило меня почувствовать смутную вину перед ним за то, что я не любил его и не хотел с ним работать.

Все остальные начинали понемногу шевелиться. Мы не могли узнать, в каком они находятся состоянии, до тех пор, пока они не очнутся и не заговорят. Функциональные расстройства после отключения от жизни могли проявляться в весьма причудливых формах: например, Чарли, как обнаружилось на СП, после анабиоза потерял способность ощущать запах цветов, хотя мог обонять другие вещи. (Мы с Мэригей шутили между собой по поводу таких расстройств, когда нужно было оправдать свою забывчивость: должно быть, я забыл или забыла это во время анабиоза).

Состояние Сары было удовлетворительным; правда, ей нужно было привести себя в порядок, но принять помощь от матери она отказалась наотрез: кто угодно, только не она.

Мы сразу же включили экран. Земля на первый взгляд казалась в порядке; по крайней мере выглядела так, как мы того ожидали. Примерно треть того, что мы видели между облаками, была, судя по всему, городами – невыразительными серыми пятнами, почти полностью занимавшими просторы Северной Африки и Южной Европы.

Я выпил немного воды, и она осталась во мне, хотя я почти зримо представлял себе, как она холодной сферической глыбой плавает в моем животе. Я сосредоточился на этом ощущении и не сразу заметил, что Мэригей тихо плачет, размазывая слезы по лицу.