Журнал «Если» - «Если», 2007 № 05

Впрочем, Макс не больно-то вникал в причины бедственного положения планеты. Он уяснил для себя главное — на Нью-Кастилье имеется переизбыток драгоценных металлов, которые принимаются у нее только в обмен на продовольствие, медикаменты и промтовары. Другими словами, драгоценностей полно, но девать их катастрофически некуда, и по этой причине они там страшно, фантастически дешевы. За пару крепких ботинок из натуральной кожи и бутылку водки можно выменять массивный золотой перстень грубой работы. Впрочем, наличные тоже охотно принимались.

За неделю, пока шла разгрузка и погрузка, Макс, проявив чудеса предприимчивости, договорился, что ему изготовят металлическую раму для картины. Взамен от отдал ящик консервированных сосисок, четыре упаковки пива, коробку сардин в масле, два почти новых комплекта летной формы, карманный спутниковый телефон, расписание пассажирских рейсов в этом секторе и походную установку для дистилляции воды. Через два дня ему вручили аляповатую раму размером семьдесят пять на девяносто сантиметров, покрытую чистейшей медью. Самое главное заключалось в том, что скрывалось за слоем меди. Семь кило натуральной, почти без примесей, платины. В довесок ему отвалили три кило металлического мусора: кусочки меди, олова, железа, магния, даже золота… Главное требование Макса заключалось в возможно большем разнообразии цветов и оттенков.

На обратном пути Макс все свободное время посвятил творчеству. Урезав эпическое полотно под размер рамы, он начал складывать металлическую мозаику на уже имеющийся сюжет. Все проволочки, шайбочки и даже ножки от микросхем, которые он сумел найти на борту, шли в дело. Неожиданно самого Макса захватил творческий процесс подбора и приклеивания кусочков металла: никогда еще полет не проходил для него так интересно и насыщенно. Нечего и говорить, что за это время в его каюте перебывал весь экипаж, начиная с капитана. И каждый считал своим долгом внести свою лепту. Кто отсыплет пригоршню мелочи, скопившейся в карманах в разных портах, кто пожертвует молнию со старой куртки, кто подарит старую жестянку из-под леденцов, набор пивных крышечек. На доске красовались как фрагменты автоматных гильз, так и граненые стальные вставки, которыми недавно было модно украшать руль автомобиля на Ираиде. Металлического хлама на корабле оказалось с избытком.

Макс закончил около двух третей картины, когда корабль оказался в распоряжении земной таможни. Стол, на котором стояла картина, был заставлен баночками, коробочками, свертками с металлом, там лежали пучки проволоки, инструменты, тюбики с клеем, напильники, кусачки, самодельная машинка для шлифовки, бутылочка с кислотой, микродрель. Словом, наличествовала сугубо творческая обстановка, подкрепленная хорошо узнаваемым запахом свежеобработанного металла.

Таможенник Гейнц, хитрый как черт, поздоровался с порога кивком и мазнул по каюте рыбьим глазом.

— Один? — спросил он, ставя досмотровый ящик на небрежно застланную койку.

— Один, — ответил Макс.

С Гейнцем они были старыми знакомыми, и до сих пор трений у них не возникало. На это тоже был расчет.

— Чего так?

— Так получилось.

— Бывает. Декларацию давай.

Продолжая шарить по крохотной каюте снулым взглядом, таможенный инспектор вдруг остановился на картине.

— Это что?

— Рамаяна. Понимаешь, это тот самый момент, когда Хануман… — начал было объяснять Макс, но таможенник его оборвал, подавшись к произведению.

— А ну-ка.

Сердце Макса пропустило один удар, после чего упало в мошонку и там замерло. Все…

Но, оказалось, чиновника заинтересовала не картина, а обрезки деревянного щита. Гейнц, натянув на кисть резиновую перчатку, выхватил один и приблизил к глазам. Несколько секунд всматривался в свежий спил, после чего произнес уставное: «Оставаться на местах».

Страшнее этого может быть только «Вы задержаны по подозрению в контрабанде».

Макс замер. Он ничего не понимал.

Таможенник вскрыл свой ящик, извлек какую-то железку, наподобие инструмента стоматолога, и принялся скрести ею по деревяшке, снимая мельчайшую стружку. Потом в дело пошла лупа, затем, напялив на себя респиратор, инспектор капнул на стружку какой-то гадостью, отчего та закипела.

— Кардавр, — произнес он из-под маски, включая вытяжку на максимум.

— Чего? — не понял Макс.

Кардавр? То есть труп, что ли? Что за фигня? Гейнц, отступив к двери, устало стянул маску.

— Где ты взял эту дрянь? — спросил он.

— Какую? — потерянно поинтересовался Макс. — Я не понял. Его колени начали мелко дрожать. Неприятности встали перед ним в полный рост, уж это-то он был в состоянии понять.

— Кардавровое дерево.

— С-случайно, — пробормотал Макс.

Это была одна из распространенных и известных страшилок перевозчиков и таможенников. Кардавровое дерево, или кард, как именуют его профессионалы. Обладающее страшными мутагенными свойствами, оно запрещено к провозу в любой порт на любой планете. Из-за этой дряни закрыты две вполне годные для заселения планеты, а еще правительства вынуждены держать восемь фильтрационных лагерей, на самом деле закрытых зон, где содержатся те, кто прикасался к этой внеземной заразе. Перспективы у Макса нарисовались самые что ни на есть безрадостные.

— Игнатов, твое счастье, что я тебя знаю и что этой доске по меньшей мере сто лет. — Инспектор помолчал, что-то прикидывая про себя. — Короче, так. Рапорт я напишу. На корабле объявляется карантин.

— Мать твою, — схватился Макс за голову. Штрафа от компании не избежать. Вот уж попал так попал!

— Слушай сюда. Сейчас в моем присутствии ты упаковываешь каждую мелочь, — инспектор взглядом обвел крохотное помещение. Я вызываю санитарную группу, и все это в самом быстром темпе погружается в утилизатор, включенный на особый режим. Плюс ты получаешь неделю санкарантина. Пока неделя! До выяснения. И не вздумай хоть что-то затырить. Деньги, часы — все! До последнего шурупа.

— Но откуда? — возопил Макс.

— Не стони. Мне тоже из-за тебя, идиота, в карантине париться. Обойдется — простава с тебя.

Обошлось. За сто лет доска потеряла свои ужасные свойства, а Макс — всего за неделю — желание быстрого обогащения. Комиссия, разобрав обстоятельства дела, признала Игнатова невиновным, хотя и вынесла персональное предупреждение. Макс счел за лучшее не оспаривать вердикт, хотя юрист профсоюза и советовал. Как бы там ни было, а он чувствовал за собой вину. Без нее, как известно, наказания не бывает. Он потерял деньги, свои, кровные, честно заработанные, но расстался и с иллюзией. Кто-то может сказать, что он испугался. Пусть так. Но неделя в спецкарантине кого хочешь излечит.