Журнал «Если» - «Если», 2009 № 04

Пляшущий призрак объявился на трассе-3 за Команчем, но на сей раз не выделывал коленца. Он стоял на обочине, и никакой туман его к месту не привязывал. Он подал мне старый знак водил — мол, «поднажми». Снова он возник за Колумбией. Губы у него шевелились, словно он погонял меня криком, лицо перекосилось от страха не меньше моего.

Это давало основание надеяться. На моей памяти Джесси никогда не был так напуган, поэтому тут все же ошибка. Может, пляшущий призрак вовсе не призрак Джесси. Я гнал машину и заставлял себя думать о Линде. Когда я думал о ней, то не так дергался, не сходил с ума. Трасса-3 — шоссе так себе, ну да не страшно. Я способен вести что угодно по любой дороге. Пляшущий призрак появлялся снова и снова, манил, требуя поддать газу. Я говорил себе: чертов призрак, наверное, хреновый был водила, иначе вообще бы призраком не стал.

Я послушно давил на газ, но и этого было мало: они вставали из тумана или выбирались из кюветов; толпы и кучки призраков белели под тусклой луной. Одни судачили друг с другом, другие кричали: поспеши! Может, они пытались мне что-то втолковать, но мне было не до них. Если они хотели помочь, то ни черта у них не получалось. Их вмешательство заставило меня расслабиться и подумать: а не сбросить ли скорость?

Пляшущий призрак объявился на трассе-12 и поднял большие пальцы: мол, «все чисто». Я ни на йоту ему не поверил, а потом не поверил увиденному в заднем зеркальце. Сзади, со скоростью, словно я стоял на месте, надвигались фары. Все чувства подсказывали мне: подобное уже происходило раньше, разве что в прошлый раз фары были только от одной машины.

Мисс Молли и Бетти Лу провожали меня домой. Серьезная и обтекаемая, как речь адвентиста, Мисс Молли, круто сменив полосу, пошла на обгон. Ее высокий корпус деловито гудел. Она не высекала искр, не выделывалась. Она не играла ни в Пряничного человечка, ни в салочки.

Бетти Лу поравнялась со мной, давая себя разглядеть, чтобы я понял, кто пойдет за мной, потом, притормозив, пошла в полумиле сзади. Ее фары маячили у меня в зеркальце заднего вида, как два ангела-хранителя.

Мисс Молли держала дистанцию в миле впереди «крайслера», не давая себя нагнать, сколь бы я ни прибавлял газу. Дважды перед Грейт-Фоллс она заметила неприятности и морганьем задних фонарей заставила меня притормозить. Один раз это было животное, второй — рытвина в асфальте. Мисс Молли и Бетти Лу исчезли перед Грейт-Фоллс и подобрали меня, едва я миновал город.

Мы летели в ночи, как ракеты. Вокруг ни души. Пляшущий призрак не путался под ногами, и остальные тоже. Это позволило мне сосредоточиться, — спасибо и на этом. На таких скоростях не до серьезных раздумий. Шоссе катится, часы катятся, но у тебя мозг гонщика. И усталость куда-то девается: ты не замечаешь ее, пока гонка не кончится.

Я несся за призрачной машиной на север, а по небу мчался лунный серп, точь-в-точь обрезок ногтя. За полночь земля оделась серебром. На скорости нет времени думать, зато есть время чувствовать. Чем дальше на север, тем больше меня одолевало отчаяние. Вероятно, Мисс Молли испытывала то же самое, но все мы делали, что могли.

«Крайслер» словно с цепи сорвался и, один бог знает, сколько мог выдать. Стрелку спидометра давно зашкалило. Даже учитывая ошибку спидометра… сто двадцать, сто тридцать? Около трех утра мы вылетели на трассу-2 возле Шелби, а оттуда уже рукой подать до дома.

Бетти Лу отстала и рассеялась. Мисс Молли выбросила сноп искр и просто улетела вперед. Искры что-то да значили. Возможно, у Мисс Молли оставалась надежда. А может, она знала, что мы опоздали.

Под тем узеньким серпом горбики могил казались бурунчиками среди темного прибоя пастбища. В фургончике темно, и «линка» нигде не видно. Даже слабый свет позволял разглядеть смутные белые шапки гор и словно вытянувшиеся по струнке столбики в изголовье каждой могилы. Неподалеку от фургончика стоял шатер, достаточно просторный, чтобы вместить собрание методистов. Свет моих фар выхватил вывеску «Часовня». Я достал из бардачка фонарик.

В часовне стоял десяток стульев, алтарем служило возвышение из ящиков. Джесси расставил двумя рядами свечи, поэтому я зажег несколько. Мэтт Саймонс писал, что, не увидев кладбище своими глазами, не поверишь. На одной стене шатра висела табличка «Рака», а еще — различные карты, фотографии машин и каких-то мужчин рядом со своими любимицами. Была тут и выставка одометров с подписями: «330 938 миль», «407 ООО миль», «500 ООО миль — более-менее». Это были машины-победители, лучшие среди гоночных, а от этих одометров даже женатый почувствовал бы себя одиноким. При виде их на ум невольно приходили пустые ночи и пустынные трассы.

Пусть по кладбищу расползалась чернота, но там было все же лучше, чем в шатре. Предположим, Джесси принимал кладбище всерьез и старался облагородить, но как кто-то еще мог на это купиться?

Еще не поздно было для сов, и, когда я выходил из шатра, мимо меня пронеслись бесшумные крылья. Я подошел к могиле Мисс Молли, почти надеясь увидеть свет призрачных фар. Возле очень и очень недурного мраморного памятника стояли два столбика.

Картошка.

Счастливый добряк-распустеха.

Покойся с миром, где бы ты ни был.

И на другом:

Чипс.

Курчавый закадычный друг.

Носится с Картошкой.

Даже издали видны были горы земли там, где бульдозером вырыли новые ямы. Я осторожно подошел к Большому Коту, — не зная, зачем, но зная, что это необходимо.

Две ямы раззявились, как гаражи, и из них глядели носы «линка» и «хоука». Передний бампер «линка» светился чистотой, но в остальном он выглядел заскорузлым и бывалым. Бока испещрили вмятины и царапины, стекла затянуло звездами трещин.

«Голден хоук» сиял чистотой, он был готов с ревом вырваться из могилы. На надраенных стеклах вспыхивали блики от моего фонаря. Мне вспомнилось то, что я слышал в Шеридане, и то, как я впервые увидел «хоук». Джесси или Джонни, — если это был он, — наверное, где-то рядом. Ему очень нужна помощь. В «хоуке» никого. Луч моего фонарика пошарил по переднему стеклу «линка». Внутри лежал Джесси — словно задремал в последний раз на сиденье. Его длинные черные волосы поседели. Он всегда был худым, но теперь от него остались кожа да кости. Слишком много миль, и нет времени поесть. Морщинки вокруг глаз у него возникли давно — слишком часто он щурился на дорогу, — но теперь они залегли глубоко, по-стариковски. Что он мертв, мне сказали его глаза: веки не подняты, но и не сомкнуты.

Мне невыносимо было оставаться наедине с ним и машинами, поэтому не прошло и четверти часа, как я барабанил в дверь Мэтта Саймонса. Мэтт наконец открыл, за спиной у него маячила Нэнси. Она была в халате. Она оказалась выше мужа и выглядела более сонной. Блондинка, лицо скандинавское. Мэтт не знал, злиться ему или радоваться моему появлению. Потом я выдавил несколько фраз, и он окончательно проснулся.