Ната Чернышева - Это был просто сон...

— Твердник, — пояснил Лагьям, присаживаясь рядом. — Цветет раз в сорок лет; нам повезло. На-ка, выпей, — он протянул Ирине кружку с горячим напитком.

Ирина ожидала кофе, но в кружке оказался бульон, вкусно пахнущий вареной курицей и пряностями. Хорошо!

— К вечеру выйдем на перевал, — оптимистично заявил Лагьям. — Там и заночуем.

Ирина сомневалась, что к вечеру сохранит способность передвигаться на своих двоих. Но благоразумно промолчала.

Удивительное дело, но она дошла. Не свалилась по дороге, и никому нести ее не пришлось. Да, устала как собака, но все-таки не настолько, чтобы терять сознание. Озеро ждало их, овальная чаша с зеркальной поверхностью, в которой отражались ледяные пики гор.

Надо было помочь товарищам по походу… хотя бы палатку поставить, что ли… или костер развести… или еще что. Но сил не осталось совершенно. И Ирина сидела у озера, бездумно наблюдая за тем, как ветер гоняет по его поверхности слабую рябь.

В пустой памяти зашевелились вдруг яркие образы-картинки.

В юности Ирина ездила с классом на турбазу на Кавказ. Память услужливо высыпала перед внутренним взором цветные конфетти ярких образов.

Поход на Шхельду… и точно такая же дикая усталость во всем теле, но там тоже было озеро… они сбились с дороги и вышли не к Шхельде, а к какому-то озеру, из которого выплескивалась бурная речка… а из скал вырывались нарзанные источники… станция Азау и двуглавый исполин Эльбрус на пронзительно-синем холсте неба.

Канатная дорога от Азау к станции Мир… оттуда планировали подняться к Приюту Одиннадцати, но в тот день непонятно почему дорога оказалась закрыта, и дальше Мира никто не пошел…

Ярко вспомнилась панорама — горы, горы, горы, до самого горизонта — белоснежные пики, между ними — темные провалы ущелий. Из одного ущелья встает одинокое сизое облако, крупное и плотное, оно так похоже на толстенького великана, решившего вдруг поразмяться…

Да. Воистину, лучше гор могут быть только горы!

Отчетливо вспомнилась песня и гитара и хриплый голос, но имя певца оказалось утрачено, погребено под белыми пятнами амнезии, даже не помнилось совершенно, был этот парень с ними тогда в горах или же нет… не понять…

Лагьям тронул ее за плечо:

— Спишь, что ли? Ступай в палатку, не то замерзнешь…

Ранним утром Ирина проснулась от холода. Ее всю трясло, зуб на зуб не попадал. Она осторожно — чтобы не разбудить соседку — выползла из спального кокона, вышла из палатки. Снаружи стоял такой холод, что при выдохе в воздухе образовывался парок.

Ирина отошла к озеру, стала прыгать и махать руками, чтобы согреться.

Светало. Вспыхнули тончайшей бирюзовой вязью перистые облака. Ирина остановилась, стала смотреть, настолько это было красиво. Словно кто-то макнул кисточку в баночку с синей флуоресцентной гуашью и небрежно покрыл небосвод прихотливыми мазками. Вспыхнули синим огнем ледяные шапки на вершинах обступивших озеро гор. И во всем мире не осталось никакого другого цвета, только синий во всех его оттенках. От нежной лазури облаков до густой фиолетовой тьмы под деревьями, вросшими в каменистые склоны.

Ирина ощутила как растворяется в окружающем великолепии без остатка. Она словно бы застряла в центре гигантского сапфира. И сапфир этот полон был радости.

Беспричинной, почти детской радости, восторга, трепетного преклонения перед явленной вдруг красотой…

Что-то укрыло плечи. А, теплая куртка… Лагьям позаботился.

— Красиво, верно? — тихо спросил он.

Его вторгся в безмолвное великолепие и нарушил его. Тишина исчезла, попранная многоголосым гамом птиц, проснувшихся к новому дню. Вновь вернулся холод, а вместе с ним — и боль в натруженных на вчерашних косогорах мышцах. Порыв ветра сморщил зеркало озера, погнал по нему полосатую рябь.

Сапфир разбился.

И вместе с ним разбилась радость.

Эх, Лагьям… И что тебе не спалось вместе с остальными?

— Знаешь, почему озеро зовется Озером Семи Ветров? — продолжал между тем Лагьям.

Ирина не знала и не хотела знать, но Лагьям, не дожидаясь ответа, начал рассказывать.

Слово 'ветер' в языке чернокожих мирету принадлежит к женскому роду. Вот и жили на перевале восемь дев, повелевающих ветрами, восемь прекрасных ахэрискэ. Хорошо жили и счастливо. До тех пор, покуда старшая сестра, суровая владычица северного ветра, не полюбила смертного юношу из ближайшего поселка. Она стала ему женой, перед людьми и Небом, и жили они долго и счастливо… ровно до тех пор, пока избранник прекрасной ахэрискэ не начал стареть и умирать, как это у людей положено. А потом он умер от старости и тело его, по обычаю, предали морю. И прекрасная ахэрискэ не вынесла смертельной разлуки, ушла вслед за супругом на дно моря.

Младшие сестры оплакали ее, и слезы их обратились в горный хрусталь, прозрачный и яркий. А над Лазурной Поляной с тех пор никогда не дует северный ветер.

Ирина молча слушала. Допустим, северный ветер над Лазурной Поляной — явление и впрямь редкое из-за особенностей рельефа. Но легенда была красивая и печальная. Если, конечно, не помнить о том, что мирету, как и все остальные расы Анэйвалы, здесь пришлые чужаки…

Лагьям приобнял Ирину за плечи, вроде как чтоб плотнее запахнуть на ней куртку, спасая тем самым от холода…

Неизвестно, что бы могло произойти дальше. Но из палатки вышел приятель Лагьяма, окликнул его. Ирина тут же отстранилась…

Обратная дорога оставила в памяти лишь мутную тоску, помноженную на дикую усталость. Ирина вдобавок старалась держаться как можно дальше от Лагьяма. Ишь, придумал что. Делать ему больше нечего…

Едва дотащившись до дома, Ирина тут же упала в постель и заснула как убитая.

Проснулась она только к вечеру. С наслаждением потянулась, разминая тело. Да. Не приучен бродить по горам, — не берись.

Она заставила себя выбраться из постели, в самом деле, сколько уже можно валятья без дела.

Вышла на террасу, устроилась в плетеном кресле-качалке — самое обычное кресло, без электронной начинки и, похоже, вообще сделанное вручную. Вечерний ветерок приятно холодил лицо. Маленькое солнце сапфировой каплей зависло над горизонтом…

С хозяйской половины доносились голоса. Точнее, всего один голос. Ирина прислушалась. Да никак это Бэлен разговорилась наконец!

Девочка при Ирине дай Бог памяти обронила всего пару слов, а тут, смотри-ка, говорит и говорит, что-то рассказывает, захлебываясь словами и проглатывая некоторые звуки, словно наверстывает упущенное за проведенное в полном молчании время. И уже по одному тону голоса можно определить, что у девочки действительно не все ладно с головой…

Собеседник Бэлен ее не перебивал, просто слушал, наверное, именно этого девочке и не доставало — чтоб ее слушали и слышали. Ирина с большим трудом разбирала ее речь: та говорила на языке оль-Лейран. Что-то о море, о матукках, о подводных течениях… Впрочем, легко было и ошибиться. Ирина и так не очень-то понимала этот язык, а тут еще накладывалась нервная манера разговора и банальное неумение выговорить некоторые звуки. Н-да. Логопед девочке явно не помешал бы. А может, она и занималась с логопедом, кто знает.