Ната Чернышева - Это был просто сон...

Дверь распахнулась. В квартиру стремительно вошел Клаверэль барлаг. Раласву сэлиданум кивнула ему. А Ирина поняла, зачем она это все рассказывала! Не ей это говорилось! Не только ей. Но и тем записывающим устройствам, которые наверняка присутствовали в этой комнате.

— Говори, что должен сказать, сынок, — печально сказала Раласву Ди-Тонкэ.

— Мама… — он справился с собой и сказал жестко:- Именем закона Анэйвалы, господа Ди-Тонкэ сэлиданум, вы арестованы.

Вы арестованы. Слова эхом отдались в сознании Ирины. А Раласву вдруг покачнулась и начала оседать на пол. Клаверэль едва успел подхватить ее. Голова у нее запрокинулась, и Ирина увидела тяжелые, густые капли крови. Они ползли из-под сомкнутых век как слезы…

Мгновенно поднялась суматоха. Ирина сидела неподвижно. О ней забыли, ее не трогали.

Тело Раласву сэлиданум унесли. Все ушли, Ирина осталась одна.

Она сидела неподвижно, держа на коленях лист с ВТС-кодом своей планеты…

В старом парке ярился ветер. Срывал листву, швырял в лицо, сбивал дыхание. Дорожки погибали под расквашенной грязью. Тускло светились фонари… те, что не были еще разбиты. И моросил, моросил мелкий, стылый, осенний дождик.

Добро пожаловать на Землю, в славный город Ставрополь…

Ирина знала этот парк. За ним, если пройти вон по той дорожке, будет школа, в которой Ирина училась. В квартале от школы — родной дом, кирпичная пятиэтажка, где родилась сама и куда переехал жить Рустам с семьей…

Парк не изменился. Разве что поставили большую детскую площадку — горка, домики, лестницы, качели… А вон там вместо большой клумбы — летнее кафе, сиротливо схлопнувшее зонтики.

Ирина понятия не имела, какой сейчас день и месяц, какой год. Судя по погоде — осень, конец сентября или середина октября, поздний вечер… Она решительно пошла по дорожке, стараясь обходить грязь и лужи. Да. Это тебе не Анэйвала, привыкай.

Она шла, и в ней оживала утраченная, казалось бы, навсегда память. Вот здесь с подружками она собирала золотые кленовые листья, вот он, тот самый клен, огромное дерево с могучим стволом и раскидистой кроной. Брат однажды закинул туда летающую тарелку… то-то у маленькой Ирины реву было! Это ж ее тарелка была, ей подарили. Брат взял поиграться — поделись, не будь жадиной! — и с первого же броска тарелка оказалась на такой верхотуре, куда не то, что залезть, посмотреть страшно. Нечаянно, конечно… Эта тарелка, выцветшая от времени, висит там до сих пор. Ее так и не удалось ни сбить, ни достать. Когда Ирина прогуливалась здесь в последний раз — катала в коляске новорожденного сынишку — тарелка торчала на месте. Сейчас, в темноте, трудно что-либо разглядеть, но она там, можно не сомневаться. Завтра можно придти сюда с Игорьком и посмотреть…

Сынулька, поди, вырос… Сколько ж ему может быть? Год Ирина провела на Анэйве, и неизвестно сколько у бандитов. Года три — два года назад родилась Ойнеле, и плюс еще девять месяцев на беременность… Четыре года. Игорьку сейчас около пяти. Примерно.

Конечно, взять с собой Ойнеле было нельзя. Ирине просто не позволили бы увезти девочку. Вот она и не стала привлекать к ней лишнее внимание. Вместо этого пришла в группу перед сном и долго сидела рядом. Дети заснули уже, а Ирина все сидела. Ей было немного жаль расставаться с жизнью, к которой она, оказывается, уже очень привыкла. Она никак не могла признаться себе, что возвращение домой ее попросту пугает. Пугает до дрожи в коленках, до тошноты.

Ведь это в любом случае билет в один конец. Землю не включат в ВТС-сеть: не доросла еще Иринина планета до такого уровня. Будут следить, наблюдать. Но — не больше…

— Не пожалеешь? — спросил у нее Клаверэль барлаг. — Может, передумаешь?

Ирина покачала головой:

— Нет.

Он только кивнул, признавая ее решение. И тогда Ирина решилась:

— Передай Алаверношу… мне жаль. Я… не могу иначе.

— Передам, — кивнул барлаг.

Она так и не поговорила с Алаверношем перед отъездом. Не хватило духу. И времени. Ее торопили. Но к Ойнеле-то она зашла, а с Алаверношем встретиться так и не нашла в себе мужества… Что и говорить: сбежала. По-подлому сбежала, по-английски. Отчего теперь у нее на все ноги хромала совесть.

Она старательно топтала эту совесть сапогами и та вроде притихла, но в глубине души Ирина знала: мастера паркового дизайна ей уже не забыть никогда. Как бы во сне не проболтаться… не назвать случайно Рустама именем Алаверноша…

Ирина сразу решила, что ничего мужу не расскажет о своей измене. Это было всего лишь один раз и она, Ирина, тогда была не в себе, сама не понимала, что творит. Слабая отговорка, но… кто его знает, как Рустам к этому отнесется. Мужчины не прощают измен. И Рустам не то, чтобы не простит, — запомнит. Даже если сделает вид, что его оно не затронуло, все равно ему неприятно будет. И еще… столько времени прошло… может, Рустам своей, вернувшейся черт знает откуда, жене совсем не обрадуется. И тогда это станет поводом… Вдруг он уже женился на другой?

Ирина аж остановилась, задохнувшись от боли. Нет. Не может быть, чтобы Рустам женился! Ну, а почему бы и нет, вновь зашептал все тот же язвительный внутренний голос. Была же ты с Алаверношем? Была. А Рустам почему не мог привести в дом другую женщину?..

Дождь усилился. Ирина зашагала быстрее. Вот знакомая улица, переулок, родной подъезд. Вот клумба, которую холила и лелеяла жена любимого учителя… не вспомнить имен… да как же их звали? Она тоже преподавала в школе, в Иринином классе. Кажется, русский язык и литературу. Это их дочь Настя дружила с Ириной… Хотя дружила — как сказать.

…А все-таки Итэль Дорхайон хорошо придумал. Велел отвезти Ирину на Землю и там оставить ее. Вместе с Рустамом. Правильно, ах, как это было правильно! Анэйвала — это для Рустама смерть. И брак с Алаверношем — это тоже смерть, для Ирины. Спать с другим, зная, что Рустам жив… это свело бы ее с ума…

…Клумба доживала последние дни. Цветы поникли и увяли, кое-где только еще держали головки упрямые астры. Ирина вспомнила вдруг, как Настя оборвала здесь маргаритки… Мать вышла, расстроилась, понятно. Стала ругать дочку, а та спихнула все на Ирину. И ей поверили. Насте поверили, а Ирину наказали… Ирина невольно потерла заднее место. Отец в таких случаях всегда вставлял ей с братом ума через задние ворота, как он выражался. "У вас в мозгах всего одна извилина, на которой уши держатся, — сердито выговаривал он в таких случаях, — слов не понимаете, и не хотите понимать, что можно делать, а что делать нельзя, ну, так получайте! Впредь чтоб неповадно было…" В основном, получал брат, конечно же. Но доставалось и Ирине. Например, за маргаритки, которых она не рвала…