Михаил Васильев - Искатели

Неожиданно подумал, что всегда жил в каких-то несуществующих воображаемых мирах. В книгах, интернете, или вот в археологии. Где разглядывал прошлую, чужую, ненастоящую уже жизнь. И вот сейчас заподозрил, что и в реальности он тоже живет как-то не так, не особо этой реальностью интересуясь. Будто и это все вокруг — невсерьез, какое-то плоское и незначительное.

Сорвал несколько ягод с эпильдифоровского ежевичного куста, просунувшего ветки через сквозной кирпичный забор. Где-то недалеко отсюда в свой предыдущий круг по городу он открыл заброшенный кофейный аппарат, всеми забытый в незапамятные времена. Кажется, там, в той подворотне.

Дом с подворотней был не похож на остальные, немного другой, с четырехугольной башенкой на углу, он нарушал старомосковский стиль этих мест. Как заметил Платон, на нем единственном здесь были печные трубы. И это, и что-то непонятное еще выдавало, что он, возможно, копия какого-то другого, настоящего, дома.

Странно, но трубы эти не были недействующей имитацией. Вопреки запретам, а об этом Платона здесь предупреждали, было заметно, что внутри иногда что-то жгли. На окрашенном синей краской небе над домом виднелось размытое пятно сажи, похожее на низкую неподвижно повисшую тучу. Окно в башенке было явно жилым, занавешенным противомоскитной сеткой. Оказывается, здесь на стене даже висела табличка. "Мансуровский переулок" почему-то было написано на ней и еще номер.

За аркой этого дома в сыром сумраке светился старозаветный аппарат. То, что он кофейный, удалось установить опытным путем, многократным уже. На освещенном изнутри стекле горела какая-то поцарапанная неразличимая уже реклама. Под пальцем непривычное ощущение, сопротивляющейся как будто, пружинной кнопки. Лампочка внутри нее осветила насквозь этот его палец с темной каймой под ногтем. Залязгал внутри примитивный на звук механизм. — "Механический механизм! Никакой тебе не электронный отнюдь". Зашипел, выплескиваясь, коричневый кипяток. Это было похоже на какой-то эксперимент. Никакого кофе не хотелось, хотелось хоть так заполнить этот вынужденный досуг.

Платон ощутил — опять, в который уже раз сегодня — необычный, химический почти вкус этого кофе. Вышел на улицу, точнее, теперь Мансуровский переулок.

В кармане запищало — это карманный компьютер решил выдать изображение дома по тому же адресу на Земле, в Москве, хотя его никто ни о чем не спрашивал. Как ни странно, подлинник в Москве уцелел, сохранился до сих пор, может, единственный из своей эпохи. А этот домик, перед Платоном, как он и предполагал, был копией, уменьшенной и упрощенной. Ненужное, сделанное от скуки открытие.

"Кстати, — заговорил своим тоненьким голосом компьютер, — это дом, где в свои последние годы жил генерал Скобелев. Скобелев это…"

Платон хлопнул по своему карману, заставив компьютер умолкнуть.

Сетка на окне дрогнула, появилась голова бородатого бригадира Карла, кивнула стоящему внизу Платону.

Платон тоже приветственно поднял стаканчик с кофе:

— Вижу, отдыхаете. Закончилась работа? — В его голосе невольно позвучало раздражение. Прорвалось.

— Работаем, — послышалось сверху. — Конструкция у вашей летающей тарелки незнакомая, затейливая такая. Уникальная, можно сказать. А вы, Платон Сократович пока восстанавливайте силы. Пользуйтесь случаем. У нас тут, можно сказать, курорт.

— Не до курортов сейчас. Время не ждет. Пока еще не научились им управлять.

— А у меня отдых какой, — продолжал Карл. — Вот за брегет с репетиром взялся, хочу сделать, — произнес он что-то непонятное.

— Чего?

— Луковицу такую, вроде как. С крышкой.

— Луковицу? Зачем? — с недоумением спросил Платон.

— Часы такие, — наконец, сумел объяснить бородач. — Стилизация под старину. Вот только золота у меня нет. Из гольдина такие вещи выполняю или пинчбека какого-нибудь. Тоже немного блестит. Сам научился разные сплавы выплавлять у себя на верфи. Теперь хочу золото искусственное придумать, древние алхимические книги читаю, изучаю. Только не по силам пока.

— Средства, наверное, большие уходят? — невпопад спросил Платон.

— А куда их еще, средства эти? — сказал Карл, подумав. — Мы здесь на верфи финансово неплохо себя чувствуем. А я и не ем совсем. Пищу эту пресловутую не ем. Спирт только. Хочу бросить, но никак не удается. И ночами не сплю, не умею. Вожусь, мастерю свои поделки потихоньку.

Платон давно заметил, что жители астероида говорят на другом, архаичном диалекте, немного отличающемся от нормального земного языка.

— Мне и света не надо — я в темноте вижу, — продолжал Карл. — Вот, часы эти к утру, наверное, закончу. Я и ювелир, и камнерез. Или таковым себя считаю. Камни всякие хорошие при расширении собираю. Сподумен, циркон, целестин встречается, кварцы разные. Турмалин арбузный, лунный камень. Даже топаз иногда. Поневоле станешь минералогом, проживая внутри этого булыжника. Граню камень, из поделочного шкатулки режу, вазы всякие, даже чернильный прибор сделал. Trahit sue quemque voluptas, — неожиданно добавил он.

— Всякого влечет своя страсть, — пискнул в кармане Платона компьютер.

— Иногда и совсем отдыхаю, книги читаю, — все говорил Карл. — Плутарха, Проперция, Плиния Младшего. Данте, из более современных. А утром на работу, на верфь. Если, конечно, в первую смену.

— И что, никогда не устаете? Где же вы черпаете свои жизненные силы? — спросил Платон. Почему-то высказавшись в каком-то чопорном, старинном, как ему показалось, стиле. — Пардон, но не знаю вашего отчества.

— Да прямо из спирта и черпаю. Так сделан. А отчества нет у меня, — непонятно ответил Карл.

Наверху почему-то замолчали. Бородатая голова неподвижно торчала в окне башни. Карл смотрел непонятно куда, перед собой.

— Гомункулус я, — наконец, заговорил он.

— Кто? Это что, раса такая, национальность?

— Ну да, можно и так сказать. Национальность из одного человека. Я искусственно создан, в пробирке выращен. Человек экспериментальный, существо из породы людей. Вот так. Особа самого низкого происхождения. Не только мух научились из ничего выращивать. Я единственный в этом камне родился, из всех, кто здесь работает. Тут же всю жизнь и живу.

Прозвучал звон колоколов — откуда-то из несуществующего собора, из спрятанных где-то динамиков. Совсем бледно, при ярком еще свете местного дня, вспыхнули фонари, обозначили идущую вниз кривую перспективу между высеченных из этого астероида домиков.

"Значит, вечер. Скоро погаснет СГСД-125".

И здесь, и вдали, везде наступила полная глухая тишина. Такая иногда бывает в том, настоящем, мире, обязательно теплым летом, перед наступлением настоящего земного вечера.

"Густеющие сумерки", — вспомнились какие-то старинные-старинные слова.