Михаил Васильев - Искатели

— Но ведь других здесь нет, — обескураживающе открыто сказал Эпильдифор. Теперь он смотрел в сторону, как будто на остров, похожий на декорацию, с одинокой пальмой, поднимающейся над тростником и кустами, и вот-вот готовой упереться в каменное небо.

Ниоткуда, как будто сверху, раздался звон колоколов. Нарисованные тучи на горизонте стали быстро блекнуть.

— Барельеф собора на стене бригадир Карл начал делать, — другим, будничным голосом заговорил Эпильдифор. — Пока еще ничего не сделано, а колокольный звон уже есть. Карл говорит, хочу, чтобы большой собор здесь был. Величественный. А места у нас нет — поэтому всего лишь барельеф. Он по ночам его делает. Лазает по стене с фонариком, стучит. А там, на острове, — Эпильдифор показал рукой, — он статую сваял. Копию. Камень подходящий, хороший как-то нашли — во время расширения наткнулись.

— Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила, — помолчав, опять заговорил он. — Дева печально сидит, праздный держа черепок. Чудо. Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой. Дева над вечной струей вечно печальна сидит… — Этот стих-то я помню. Там написано, возле статуи. Историческая копия, очень похожа.

— Знаю, — не дала говорить ему дальше Диана. — "Молочница". Или "Девушка с кувшином". Я настоящую такую видела, в Царскосельском саду.

— Давно на острове не был, сейчас там земляники должно быть много. Поспела.

Оставив позади море, они поднимались по улице. Диана не стала надевать туфли, так и шла босиком по пыльной и неестественно теплой мостовой. Солнце уже выключили, на улицах горели фонари, почему-то желтым, древним каким-то светом, ничего почти не освещавшим. Подходили к круглой площади с давно знакомым постаментом без памятника. Оказывается, на нем даже была, блестела там латунная табличка.

"Hic iacet", — прочитала Диана.

— Здесь покоится, — перевел Эпильдифор. — Но, на самом деле, никто не покоится, никого там нету. На будущее запаслись.

— Раньше куры здесь были, утки по морю плавали, — рассказывал о чем-то ставший скучным Эпильдифор. — Хотели даже лебедей завести… Замкнутая экосистема. Я как-нибудь вам расскажу, это интересно.

Где-то в этом пустом городе раздавались чьи-то голоса. Диана прислушалась.

— Это в Мансуровском переулке, — угадал Эпильдифор. — Там он живет, алхимик наш. Бригадир Карл, то есть.

— Я хотела его попросить, чтобы научил ездить, — заговорила Диана, — на этом, как его… На велосипеде. Дома я на байке гонялась. Совсем недавно, а кажется, что столько времени прошло. Так здесь все по-другому. Попробую теперь на велосипеде. Смешно, наверное… А почему он алхимик? — конечно, не удержалась она от вопроса.

— Так прозвали. Из-за занятий его необычных. Он даже ночами все мастерит, химичит. Изобретает, воняет чем-то. Дом у него — лаборатория наполовину, а еще наполовину — склад. Чего там только нет. Вроде музея, только грязи много и хлама. И для кого он это все придумывает, эти свои экспонаты?

Они проходили через сквозную подворотню.

— Я стихи не умею, — вернулся к прежнему Эпильдифор. — Я аптекарь теперь простой, живу здесь, внутри этого булыжника. Замкнутой жизнью во всех смыслах. Когда-то, конечно, и я хотел кем-то стать. Актером хотел… Я вам не стихи, я вам пьесу посвящу, — неожиданно решил он. — Сам поставлю, в рамках самодеятельности.

— Среди этих домов, в ваших интерьерах, — как будто согласилась Диана, — надо ставить Островского. Какую-нибудь "В не свои сани не садись".

— Для вас надо такую пьесу, где море… — Не услышал ее Эпильдифор.

— И про любовь, — не выдержав, добавила Диана.

— Для вас про большую любовь, — произнес Эпильдифор. — Шекспир какой-нибудь. "Отелло" что ли, мавр венецианский? К тому же про моряка.

— И вдруг бросает дом, уют, довольство, — заговорила оказавшаяся начитанной Диана, — чтоб кинуться, насмешек не боясь, на грудь страшилища чернее сажи, вселяющего страх, а не любовь.

— Тоже учила? А я сам могу Отелло быть. Когда-то я играл в самодеятельности. Один раз. В старинной пьесе Уильямса Теннесси "Кошка на раскаленной крыше" негра, подающего торт. У меня в реале среди предков негры были, поэтому и волосы такие.

— А негры — это инопланетяне такие?

— Нет. Это с Земли, с континента Африка.

— Не бывала. А я, конечно, Дездемона. Только она немного другая была, грустная какая-то и ростом поменьше. Ну ничего, я сыграю, — решительно закончила Диана.

— Конечно, сыграете. Каждая женщина в душе считает себя актрисой.

На углу улицы, где над домом темнела башня, в ее окне мерцала красная точка. Ближе оказалось, что это огонь в трубке бригадира Карла. Он курил, о чем-то задумавшись и подперев голову ладонью.

— Добрый вечер, Карл, — остановилась Диана. — А у нас новости — Эпильдифор Ардалионович здесь театр решил устроить. Я Дездемону буду играть.

— Значит, теперь артистка сцены, — отозвался Карл. — Восходящая звезда. А я вот тоже развлекаюсь, брегет делаю… Точнее, часы, — с непонятной поспешностью пояснил он. — Стилизация под старину, так сказать. Можно, конечно, и современной начинкой их нашпиговать, без часового механизма обойтись. Сейчас и оловянных солдат заставляют двигаться, маршировать без всяких механизмов вообще, только так неинтересно. Все же для себя стараюсь. Уже есть у меня одни часы, напольные. Хочу вмонтировать их в такой маленький зАмок, чтоб из него фигурки выходили. Выходили и входили. По принципу карусели. Всё мечтаю подарить свои игрушки кому-нибудь. Некому только. У меня и коллекция всяких красивых дорогих камней есть. Накопил.

— Готовите раритеты? — спросила снизу Диана. — Будущие исторические ценности?

— Не будет здесь исторических ценностей, — помолчав, ответил Карл. — И будущего, наверное, не будет.

Сказал совсем негромко. Диана будто только сейчас заметила, что здесь все говорят негромко, но все слышно — не мешает шум вокруг. И сейчас было тихо, только на море заливались длинными трелями лягушки.

— Все здесь разрушится, распадется, — продолжал маленький бригадир. — Думаю, что останется только вахтовая ремонтная база, откуда-нибудь с Марса сменяемая. Хотя, я когда-то тоже попытался уехать отсюда. Побывал на Земле, на Луне. Вокруг машины, люди… Нет, для меня это не жизнь. Не знаю даже как сказать. Повсюду, из-за каждого угла — всякие неожиданности, чуть ли не опасности. И все время что-то новое, незнакомое. Появляется откуда ни возьмись — просто непрерывно. И как там люди умудряются за жизнь столько всего увидеть и еще что-то понять. Нет, лучше я здесь, в этом своем родовом каменном орехе. Один на льдине. Ваши Томсон с Джеррисоном поняли бы.

— Так вы пессимист, — догадалась Диана. — Впервые в жизни пессимиста вижу. Хотя, вы, Карл, чем-то похожи на нашего профессора Кента. Ничего, скоро никаких несчастливых на свете не будет.