Элинор Арнасон - Кольцо мечей

- Ники, сюда! - Гварха похлопал по дивану рядом с собой.

Я сел, покосившись на него, и встретил его взгляд. Зрачки у него сузились, но были еще различимы.

- Мы разговаривали о человечестве. - Гварха говорил со старательной отчетливостью. - Я подумал, что тебе может быть интересно. Ватка...

Шеи Валха поднял голову. Его желтые глаза смотрели слепо. Беззрачково пьян. Я уставился в пол.

- Первозащитник поставил вопрос. - Он натоксичился куда сильнее Гвархи, но говорил прекрасно. - Как нам сражаться с людьми, которые не понимают правил войны? Как мы можем заключить мир, если не можем получать детей друг от друга? Я сказал - никак. Я сказал, мы должны убивать человеков, как убиваем животных.

- А я позвал тебя, - сказал Гварха. Его низкий голос был очень мягким.

- Возможно, это не разговор под конец веселого вечера, - сказал я.

Ватка одним глотком допил свою чащу и поставил на столик перед собой. Потом наклонился вперед, упершись локтями в широкие мохнатые бедра.

- Ты прав, Ники. Но трезвым я не скажу то, что думаю, а если не скажу этого, то нарушу свой долг перед первозащитником и Людьми. Я обращаюсь прямо к Эттин Гвархе и к тебе. Человеки - не настоящие люди, а если мы будем считать их такими, то обманем себя и попадем в опасную ловушку.

- Но кто такой Ники, если не личность? - спросил Гварха.

Я взглянул на Вейхара. Он сидел, выпрямившись, неподвижно, опустив глаза - классическая поза младшего офицера, присутствующего при стычке старших чином. Старайся ничем не привлечь к себе внимания и не делай ничего, что могло бы навлечь на тебя выговор.

- Ты знаешь ответ, первозащитник. Он - животное, очень умное, способное подражать поведению личности. Знай я только его, то решил бы, что он - личность. Но подумай о прочих одного с ним вида! - Он наполнил свою чашу из кубического черного кувшина, великолепного изделия гончарной станции Азут. Какого черта Гварха поставил его на милость пьяниц?

- Они все смешивают вместе. В этом мы согласны. И согласны в том, что делает нас людьми. Разум и способность проводить... - В первый раз он запнулся, словно не находя слова. - Различия. Вот что выделяет нас в сравнении с животными и красным народцем. А эти существа не отличают мужчин от женщин, детей от взрослых. Разве мужчина может убить женщину? Или заниматься сексом с женщиной?

- Мужчины проделывали и то, и другое, - заметил Гварха.

- Для продления рода! А человеки и в этом путаются. Они словно не различают секс и зачатие детей. Девять миллиардов их! Это ли не безумие?!

Он замолчал, выпил и поставил чашу на столик твердой рукой.

- Они словно бы даже не понимают разницы между подлинными людьми и людьми только по внешности. Я читал доклады. Они тратят много усилий, чтобы поддержать жизнь тех, кто не является личностью - ребенка, родившегося уродом, неизлечимой жертвы болезни или увечья. Они объясняют это тем, что жизни человеков священны. Ха! Но позволяют другим человекам умирать от голода и болезней, поддающихся излечению - причем не только мужчинам, что, конечно, достаточно скверно. Но позволить здоровой женщине умереть от голода или ребенку от обычной болезни... - Он умолк, словно оцепенев от ужаса, и, по-моему, он действительно испытывал ужас. Ватка большой почитатель традиций. От мысли об убийстве женщин и детей, о том, чтобы допустить по небрежности их гибель, у него наверное, шерсть могла стать дыбом, хотя я этого как будто не заметил. Или он все-таки выглядел пушистее обычного?

Он посмотрел на меня и сказал:

- Так или не так?

- Человеки очень редко умирают от голода, - сообщил я ему. - Кроме как во время стихийных катастроф вроде наводнения или землетрясения. Но, учитывая численность населения Земли, трудно обеспечить всем адекватное питание. Думаю, следует признать, что некоторая часть населения недоедает, а недоеданию сопутствуют болезни.

А сверх этого, загрязнение среды обитания, скученность, система здравоохранения, дышащая на ладан даже в самых преуспевающих странах. Медицинское обслуживание, которое описывал Ватка, существует и на Земле, и его показывают в телевизионных новостях, но подавляющему большинству землян оно не доступно. Ни о чем таком я упоминать на стал.

А Ватка продолжал:

- Если жизнь священна, то почему Богиня дала нам смерть? Или человеки смеют спорить с ней, утверждать, что она ошиблась?

- Священны они обе, - сказал Гварха. - И жизнь, и смерть - великие дары.

- Так почему человеки не относятся к ним с почтением? И разумно, как наставляла Богиня праотцов всех нас? Они убивают, когда убивать нельзя. Они не убивают, когда убить надо. Нет способа вести пристойную войну с такими существами.

Гварха наклонился вперед и взял чашу со столика - свою любимую, круглую и гладкую. Покрытую белоснежной глазурью.

- Скажи мне еще раз, кто такой Ники.

- Для тебя это не секрет, - ответил Ватка. - Все знают про браслет, который ты ему подарил.

Я точно не помнил, куда положил его, когда снял. Где-то в моих комнатах. Но вспомнить, как он выглядит, мне не требовалось.

Каждое звено имело форму свернутой в кольцо лозы. В середине каждого звена среди золотых листочков кусочек нефрита, вырезанный в форме тлая. Гварха подарил его мне много лет назад после поездки домой, в которую меня не взял. Тогда я еще ни разу не видел тлая, но знал, что он такое, маленький хитрец в звериных пьесах.

- Лжец, - сказал Ватка. - Обманщик, животное, которое изготовляет орудия для больших и благородных животных.

- Ха! - сказал Гварха. Голос у него стал сердитым. Пора было кончать застольную беседу.

Я наклонился и начал массировать мышцы у основания его шеи.

- Что? - спросил он.

"Что, по-твоему, ты делаешь, Ники?" Так должен был бы прозвучать этот вопрос. Я нажал ногтем большого пальца. Он посмотрел на меня и замолчал.

Умница! Он все еще был способен уловить сигнал. Я продолжал массировать его шею. Мышцы были как каменные.

Некоторое время царило молчание. Ватка завершил свою речь о том, чем плохи человеки и, в особенности, Ники Сандерс. Он сидел как груда меха, глядя в никуда.

Вейхар поднял голову, то ли ободренный тишиной, то ли заинтригованный ее причиной. Наши взгляды встретились. Я покосился на дверь. Этот прелестный чуткий мальчик зевнул и сказал, что совсем засыпает, что ему пора. Он встал, как всегда с неподражаемым изяществом, и поблагодарил первозащитника за интереснейший вечер. И даже не солгал: уж, наверное, он был интересным!

Потом он обернулся к Ватке. Не пойдет ли наступающий с ним? Он был бы так рад его обществу!

Словно возвращение в свои комнаты было эпохальным путешествием, а не коротенькой прогулкой (правда, на неверных ногах, если говорить о Ватке) по отлично освещенным коридорам.