Журнал «Если» - «Если», 2006 № 1

Но вместо этого новый жилец сказал: «Я Джон Артопулос» и протянул ей руку, а она пожала ее и сказала в ответ: «Эми Беллаква», и тогда Джон спросил у нее, кем она работает на блошином рынке, а Эми расхохоталась и покачала головой.

— Нет-нет, я просто иногда бываю там! Если у меня вдруг появляются вещи на продажу. А вообще-то я работаю официанткой… то есть большую часть времени. Ну а ты?

— Работаю над диссертацией по теоретической физике, — со вздохом признался Джон.

— Как интересно!

— В самом деле?… — Он явно был изумлен.

— Конечно, — убежденно кивнула Эми. — Или ты не любишь свою теоретическую физику?

— Я-то как раз люблю. — Он усмехнулся. — Но другим она почему-то не кажется интересной… Считай, что ты первая!

Они еще немного поболтали о том и о сем, распрощались и разъехались каждый своей дорогой. Джон Артопулос отправился на пляжный междусобойчик, а Эми Беллаква поехала со столиками на блошиный рынок. И там она случайно заметила книжку в потрепанном переплете, на котором значилось: ШРЁДИНГЕР: ЖИЗНЬ И МЫСЛИ. Эми пролистала с десяток страниц и решительно купила ее.

Хайди Эгрет продемонстрировала свои картины Джону Артопулосу во время их второго свидания.

— Мне очень нравится колорит вот этой, — заметил Джон, указывая на одну из абстрактных работ, выполненную в технике пиксельной трансформации. — О чем она? Я имею в виду, что ты хотела сказать этой картиной?

Хайди не ответила, поэтому он обернулся и взглянул на нее. Она сидела, непринужденно скрестив ноги, на ослепительно розовом тренировочном мате и методично расчесывала роскошную бледно-пепельную гриву волос, спутанную и взлохмаченную после его неистовых объятий.

— Я ведь не прошу тебя объяснить мне теорию космических суперструн, — сказала она непререкаемым голосом. — Разве не так?

— Так, — согласился Джон.

— И ты не должен просить, чтобы я разъяснила тебе мою живопись. Это просто идиотские разговоры! И они всегда действуют мне на нервы… понятно? Ну и ладно, — лучезарно улыбнулась она. — Чем же мы теперь займемся? Хочешь выкурить сигаретку или, может, выпьем чего-нибудь?

С того момента, как он углядел Хайди на шумном пляжном междусобойчике, Джон всегда думал о ней как о квинтэссенции архетипичной калифорнийской девушки. На правой лопатке Хайди был вытатуирован небольшой значок. И все остальные могли сколько угодно трактовать его как дьявольские вилы, но он-то знал лучше, что это древний трезубец. Символ бога морей Посейдона.

Джон вырос в Массачусетсе и никогда не встречал в родных краях ни одной девушки, которая хотя бы чуть-чуть походила на Хайди. И дело было не только в телесной красоте. Джон никогда еще не общался с личностью настолько открытой, непринужденной, естественной и одновременно непоколебимой, словно скала. Он ласково именовал ее «моя Калифорния», шептал ей на ушко «моя прекрасная калифорнийка», но Хайди эти его любовные нежности только раздражали. И не потому, что она выросла в Орегоне, а потому, что она была вовсе не ЕГО. Хайди не преминула сообщить об этом Джону при третьем их свидании: «Я вольная душа, — твердо сказала она, — и не принадлежу никому, ни тебе, ни любому другому мужчине».

— Ты сердишься на меня? — пролепетал он упавшим голосом. Джон только что прикатил на своем драндулете из Менло-парка и едва успел перешагнуть порог студии. Полотняная сумка выскользнула из его пальцев и распласталась на полу в разочаровании.

— Сержусь? Ничего подобного. Но мы можем пойти в спальню и от всей души помириться, если ты хочешь, — предложила она, оживляясь. — Это гораздо лучше, чем болтать ерунду!

Вот так обстояли дела у Джона и Хайди.

Единственное препятствие не позволяло ему все свободное время проводить с ней. Дело в том, что Джон принимал участие в коллективных исследованиях на ускорителе SLAC (поблизости от своего жилья в Менло-парке), а Хайди преподавала в колледже Современных искусств (по соседству с ее студией в Беркли), но между Беркли и Менло-парком, к огромному сожалению, очень даже немалый конец.

Просторная студия с прозрачной наклонной крышей была не в пример милее, чем его холостяцкая конура, поэтому Хайди и Джон всегда встречались здесь. Эти сладостные уик-энды безжалостно отбирали время у его диссертации, которая уже давненько застопорилась. Но Джон надеялся, что после знакомства с Хайди его дела должны пойти на поправку, ведь не зря же он встретил и полюбил эту девушку.

Хайди вдруг собралась на выходные в Орегон повидать своего отчима. «В конце концов, это он оплачивает аренду студии, — сказала она Джону. — А я навещаю его время от времени, в качестве ответной любезности». Именно в тот уик-энд, когда Хайди Эгрет гостила в Орегоне, Эми Беллаква огорошила Джона Артопулоса крайне оригинальным вопросом. Он пришел ей в голову, когда Эми дотошно обдумывала кое-что, вычитанное в увлекательной книжке про Шрёдингера.

Она читала ее, сидя на ступеньках заднего крыльца, когда Джон появился из-за угла с большим ведром из красного пластика и направился к своему автомобилю. Эми понаблюдала за тем, как он поднимает стекла и поплотнее захлопывает дверцы, а потом отложила книгу и сказала: «Привет!».

Джон оглянулся и, увидев Эми, помахал рукой.

— А я вот тут собрался помыть тачку! По-моему, я уже позабыл, какого она цвета, представляешь?

Он подошел к крыльцу и подставил ведро под садовый шланг. Бурно хлынула вода, и Джон поспешно повернул кран, превратив поток в слабенькую струйку. Он размышлял, что бы еще этакое сказать, дабы завязать беседу.

— А по-моему, моя еще грязнее, — рассудила Эми, бросив взгляд на свою малолитражку, а потом сверху вниз посмотрела на Джона, который присел на корточки рядом с красным ведром. Его рубашка была на три пуговицы расстегнута, и Эми неожиданно для себя обнаружила, что грудь у Джона Артопулоса точь-в-точь такая же волосатая, как на том фотоснимке у Энрико Ферми.

— Знаешь, я прихватил с собой две губки, и одну могу одолжить, — предложил он, внезапно оживляясь. — И ты можешь взять мой шампунь. Ну как, идет?…

Он взглянул на Эми снизу вверх, захватив ее врасплох, поскольку она продолжала задумчиво созерцать его изумительную растительность.

— Что?… Ах, да. Конечно. Замечательно! Ты пока начинай, — заторопилась она в смущении, — а я пойду переоденусь.

Подхватив книжку, Эми нырнула в заднюю дверь и пулей влетела в свою спальню, где вмиг избавилась от джинсов и блузки, напялив взамен криво обчекрыженные шорты и дырявую черную футболку с портретами «Благодарных мертвецов». Но она никогда особо не увлекалась политическим роком, а вдруг Джон вообразит себе, что она без ума от «Благодарных мертвецов»? Эми содрала черную футболку и натянула желтую, но на той обнаружился феминистский слоган: ВСЕ МУЖЧИНЫ — ОБМАНЩИКИ. Она швырнула ее на пол, и еще одну с грозным предупреждением: ИИСУС ВОЗВРАЩАЕТСЯ! НЕ ГРЕШИ, и в конце концов надела белую с невинной рекламной надписью: СВЕЖИЙ ПОМОЛ, ОЛБАНИ, НЬЮ-ЙОРК, проиллюстрированной большой кофейной кружкой, испускающей заманчивые пары. И рысцой помчалась на задний двор, где Джон Артопулос уже старательно намыливал драндулет.