Кайл Иторр - Искусство - вечно (фрагмент)

12. Главная добродетель женщины

- И зачем мы только сюда через всю Андалузию перли? Ни тебе добычи, ни доброй драки... - Голову на плечах сберег, Рико? - Головой сыт не будешь, Исси, - скривился сигнальщик. - Ты-то ладно, тебе что на парад, что в засаду... а у нас работа другая. Исидора предпочла не услышать, как Рико назвал ее, но мысленно сделала зарубку. Вторую за сегодня. - У вас? - с преувеличенным удивлением уточнила она. - У твоей наемной братии, хочешь сказать? - А то ты не знаешь. - Чего ж тут знать. Твои старшие братья в солдатах удачи обретаются, а ты на службу к Катарине подался. Ежели вдруг заработок подоспеет, который солдату каталонской армии не по рылу да чину, так ты живо им весть подаешь. Не один ты, Рико, такой умный, многие устраиваются... - Но не ты. - А мне незачем, - ласковая улыбка Исидоры заставила лошадь собеседника споткнуться, - я свое так получаю. Нелегко быть лучшим, но уж если стал - с этого немало иметь можно. Я - стала. Могла бы и титул выбить, Катарина мне дважды предлагала, да на кой дьявол вообще нужны эти титулы? Мужа разве что найти, богатого и знатного - так ведь не нужен мне он! Исидора не особо откровенничала с подчиненными. Рико она знала дольше многих, но доверяла ему ровно на восемь грошей. На дневное жалование сигнальщика. Более дорогими вещами, тем более собственными секретами, начальница каталонской конницы делиться не собиралась. О чем он отлично знал, потому и не задал ни одного из четырех вопросов, вертевшихся на языке. Зато спросил: - Ты была на берегу, когда?.. - Нет. Я сверху смотрела, с перевала. - Это правда? Ну, насчет драконов... - Чушь. Дракона я несколько лет назад видела. - Рико сдавленно выругался, и она усмехнулась: - Издали видела. Миль с трех. Крупная бестия, не спорю, темно-зеленая такая, с хвостом будет шагов тридцать, а крылья за пятьдесят, и быстрая - ловчего сокола обгонит. Такому корабль потопить и впрямь недолго. Полдюжины - тоже, пожалуй. Но не сотню. - А другие рассказывали... - Ты еще денек-другой подожди да поброди по тавернам, они тебе со всеми подробностями расскажут, что сами верхом на дракона сели и спалили берберский флот. Особенно иберы, больших хвастунов свет не видывал. Не было там драконов. - Исси, но ведь огонь с небес - был? Третья зарубка. Длинный бич, разворачиваясь, свистнул в воздухе и ударил Рико в грудь. Тот успел заметить движение и попытался уклониться, но и только. Стеганая куртка лопнула, кожа разошлась, ребра хрустнули. Сигнальщик рухнул с седла, потеряв сознание. Добивать его Исидора не стала. Командир легкой конницы, при старой Империи носившая бы звание "префекта" и золотую перевязь, а теперь довольствующаяся серебряными шпорами и поясом, - она была слишком горда, чтобы, согласно древней мудрости наемников, не оставлять поверженного противника в живых. Однако грозное прозвище свое, Фурия, она заработала не столько количеством трупов на своем жизненном пути, сколько количеством сведенных ею с ума. Отчасти - неуправляемой и необъяснимой безжалостностью, отчасти - подобными, еще менее объяснимыми вспышками милосердия. Первым стал ее приемный отец и первый наставник. Второй наставник оказался вторым. Дальше Исидора училась сама. Выучилась многому: в свои двадцать шесть она пока не встречала во всей Испании равных себе. Кое о ком слышала, одного даже видела, но по-настоящему сойтись с Тараном не довелось. Исидора не огорчалась. Не напрасно ведь говорили иные мудрецы "терпение есть главная добродетель женщины".

13. Один в поле не воин

Андалузские трубадуры распевали эту песенку еще много лет после победы. Мелодия совсем не была похожа на традиционные испанские и латинские, но уж больно популярной стала тема, чтобы уделять внимание тонкостям музыкальной традиции (которую указанные трубадуры и сами-то, если честно, знали с пятого на десятое). Автором мелодии числили какого-то барда-ибера, пришедшего вместе с отрядами горцев, чтобы сражаться в первых рядах (как то в обычае у всех гэльских племен) и после битвы воздать должное победителям и побежденным. Надо быть немалым оригиналом, чтобы делать это в такой манере, однако странное чувство юмора считалось отличительной чертой всех народов, родственных гэлам, и испанцы не обошли вниманием эту странность. Можно сказать даже, чужеродность: обычаи и нравы в землях Астурии, Андалузии, Каталонии, Леона и Лигурии различались достаточно, чтобы эти земли звались отдельными королевствами по праву, а не по прихоти наместников Pax Mediterrania (как было еще двести пятьдесят лет назад). Но могли они и объединиться под общим названием, оставшимся со времен все тех же наместников, - Испания. У пяти королевств было больше общего друг с другом, чем с лежащей на северо-востоке Иберией. А с Иберией - много больше, чем с землями мавров за Геркулесовым проливом. Своеобразное гэльское чувство юмора не раз служило поводом (а порой и причиной) для драк и даже сражений между иберами и испанцами, однако сейчас оно как никогда сплотило эти народы. Правда, не само чувство юмора, а одно из "последствий" его применения в деле - издевательски-лирическая песня о битве в Геркулесовом проливе, который жители Берберии и Марокко по ведомой лишь им причине звали "Мадыку Бугазу".

Плещут лазурные волны,

Бьются о скальный о брег.

Вороны кружат над морем,

Смотрит им вслед человек.

Вороны кружат неспешно,

Что-то увидев внизу...

Вероотступник и грешник

Молча глотает слезу.

Там, среди тихого моря,

Плещется зеленью флаг

Знамя победы и горя,

Символ ведущих джихад.

Мачты и весла разбиты,

Палубу гложет огонь...

Нынче сыны курейшитов

Уж не сразятся с врагом.

Мрачные воды Магриба,

Сколько же отдано вам!

Кровью начертана книга

По безмятежным волнам!..

Пусть же ликуют испанцы,

Случай их спас в этот день!..

Вороны в небе кружатся,

Словно крылатая тень...

Волны лазурного рока

Ржавые гладят пески...

Ворон несется в Марокко,

Крик его полон тоски...

Песня всегда исполнялась на андалузском диалекте, практически чужом языке для образованной знати Леона или Астурии. Потому авторство слов приписывалось андалузским рифмоплетам, чудом состряпавших нечто, похожее на стихи. Только автор этот был родом не из Андалузии, да и вообще не из Испании. Он и Европу-то до недавней поры видел лишь на картах. Ади эр-Рахман никогда не числил за собой склонностей к поэзии и особой разговорчивостью не отличался. Но когда теплые, мутные от крови воды Магриба, воды Западного океана, презрительно выплюнули его на скалы близ Гадеса, предварительно поглотив берберский флот, - юный правитель вмиг утратил свою молчаливость. И высказал предательскому морю все, что о нем думал. Голову наполнял тяжелый туман, язык жгло, будто эр-Рахман наелся верблюжьих колючек - однако вылетавшие наружу слова, полные горечи и отравы, оказались услышаны. Услышаны кем-то, кто не знал тонкостей благородного наречия курейшитов, но в достаточной степени владел расхожими фразами берберского диалекта, подхваченными у торговцев. Так и родилась песня... Крепко, до боли в ладони сжимая рукоять кинжала, эр-Рахман медленно вспорол свою собственную плоть сломанным лезвием. Потом еще раз - наискосок. И еще. Зигзагообразный кровавый росчерк стал знаком безмолвной клятвы, печатью, скрепляющей непроизнесенные слова. Теперь у него имелась цель, и уже ради этого - стоило жить дальше. Цель, достойная настоящего воина. Сражение. Потому что возвращаться есть смысл только с честью. Утраченную же честь Ади эр-Рахман мог вернуть лишь в бою. Биться предстоит чуть ли не со всей Испанией, а армии у него более нет. Что ж, значит, предстоит ему одному заменить эту армию. А попутно доказать испанцам ошибочность старой поговорки - мол, один в поле не воин...