Юлия Иванова - Лунные часы

И все же не хотелось верить, что это наша Малика - при чем тут мирные люди, старики, дети? Или все-таки "при чем"?

Правда, наши с Петровой родители тогда здесь уже не жили, потому что уехали искать свои "древности" за границу -здесь их научные раскопки уже никто не финансировал. А потом родители и вовсе туда переселились, только присылали нам поздравительные музыкальные открытки - в дни рождения и на новый год.

Называлось это "утечка мозгов".

Нашу "великолепную семерку" мне удалось почти всю разыскать, но лучше бы я этого не делал. Янис из Даугавпилса со мной разговаривать не захотел, сказав, что я - оккупант, что у него теперь "открылись глаза". Сообщил, что с большим удовлетворением участвовал в уничтожении советского локатора на их ныне суверенной территории, а теперь собирается вступать в НАТО. И вообще всех русских "в гробу видал". Я в ответ заявил, что мало их, "псов-рыцарей", топили наши в Чудском озере. В общем, обменялись.

Василь с Карпат и Кристина из Львова тоже собирались в НАТО, а я в ответ решил, что пора и мне переходить с автомобилей на ракетоносцы. Объединиться с Олесем из Белоруссии, который стал физиком-атомщиком и ярым антинатовцем, а также с китайскими и северокорейскими братьями, с Саддамом Хуссейном и с Фиделем Кастро - и вперед! Я не ожидал , что могу так разозлиться и что могут друзья в одно мгновение стать тебе заклятыми врагами, которых ну прямио хочется с лица земли стереть! И испугался сам себя.

В общем, совсем не нравилось мне это царство, которое друзей делало врагами, где у всех "хата с краю", а зимой снегу не выпросишь,где "гони монету, или меня нету". Где убивают время на тусовках и в сомнительных заведениях, ведут лицемерные "разговоры в пользу бедных", а бедные в результате "кладут зубы на полку". Где называют черное - белым, и умные едят объедки.

Где "все на одного, один на всех".

Однако постепенно мы стали привыкать к такой жизни и перестали задумываться, на Куличках оно или "в истории" - какая, в общем-то, разница, если ничего нельзя поделать? Надо просто жить, как все, раз уж так получилось и не знаешь, как отсюда выбраться.

Но чем более мы привыкали, тем сильней тосковали иногда о чуде, - чтоб появилась, как тогда, в нашей темнице Правда и вывела за руки в то лето 72-го. Где наши палатки, горит костер, где плещется внизу море, в котором отражаются огоньки белого курортного города и прогулочных катеров, где встает из-за горы полная луна, а мы, дети разных народов, уписываем из общего котелка кашу с тушонкой и поем про звезду Альтаир. Где впереди перед школой еще несколько замечательных дней отдыха на турбазе и вся замечательная жизнь.

В общем, вывела бы в "Светлое Будущее". Мы тогда не совсем представляли, что это такое - просто знали, что будем спокойно, дружно и счастливо жить в нашей огромной и "самой-самой" стране, где мы "повсюду дома". Где Качалкин с Янисом будут создавать для всех "самые-самые" самолеты, Керим из Казахстана строить города-сады в Заполярье, Тимур из Душанбе прославит смтрану на мировых музыкальных конкурсах, а примкнувшая к нам Петрова придумает для человечества средство от старости...

Но Правда и не думала появляться. Вкалывать приходилось все больше, чтобы одолеть конкурента Сидорова, придумывать все новые рекламные ухищрения для покупателей. Все чаще приходилось иметь дело с горами документов и бумажными нулями на личном счету. Чем больше нулей, тем лучше. Почему "лучше", я не знал, потому что все меньше оставалось свободы, здоровья и желания этой свободой пользоваться. Все меньше оставалось времени жить, я лысел и старел, и непонятно было, что в старости-то с этими нулями делать? Когда совсем отпадет охота "вдоль по Африке гулять, фиги-финики срывать", обменивая нули на деньги - нуль, он ведь и в Африке нуль.

Но, как и все вокруг, как и Сидоров, остановиться я уже не мог и переводил свою жизнь в эти нескончаемые нули.

В общем, приехали. То нулям служи, то трясись от страха, что их потеряешь, сохни от тоски зеленой из-за постылой этой жизни... А сбежать можно лишь в объятия матушки Лени вслед за Петровой, где я целыми днями лишь ел и спал и не мог себя заставить даже глаза открыть и поговорить по сотовому о неотложных делах. А Сидоров потирал руки и меня объезжал. Потом сам Сидоров от переутомления впадал в депрессию, а я просыпался и объезжал его.

Время от времени мы устраивали разборки - с ним и другими конкурентами, а потом я и Сидоров решили объединиться в концерн, чтобы прочих конкурентов задушить, владеть ситуацией и ценами на рынке.

Но едва вроде бы уладилось с Сидоровым, - Петрова захандрила. Забросила свои помады-наряды, перестала ходить на тусовки и тягаться со Стакашкиной. О чем-то часами думала, молча сидя у камина, а потом попросила у нашей горничной-завуча Марии Петровны длинную черную юбку, повязала платок и отправилась на исповедь в церковь. Пришла домой заплаканная, а назавтра уехала в монастырь к какому-то святому старцу. Оттуда вернулась спокойная, даже повеселевшая, попросила у меня прощения, что меня всю жизнь пилила, и поведала, что старец повторил ей сказанное Правдой. Мол, Правда не знает Тайны, она знает лишь, что дважды два - четыре, и другие не требующие доказательств факты, поэтому нечего нам ее ждать и искать, а искать надо Истину, - только Истина знает Тайну и может нас спасти.

Еще старец сказал, что так как мы утратили Тайну, то живем теперь по Лунным часам, отсчитывающим тьму. И что единственный способ спастись перевести время тьмы на солнечное время Света. Но так как многим нравится жить по Лунным часам и каждый волен выбирать, в каком времени ему пребывать, то спасти всех невозможно. Просто надо установить время собственной жизни солнечное или лунное - в соответствии со собственной совестью.

Потом Петрова сказала, что, в соответствии со своей совестью, она собирается начать новую жизнь, то есть забирает из нашего бизнеса свою долю и будет строить на нее бесплатные больницы, столовые для бедных и детские дома.

Мы с Сидоровым сказали, что это совершенно невозможно, потому что у нас вся наличность в обороте, что Петрова нас разорит и погубит все дело. На что Петрова ответила, что лучше загубить дело, чем душу. В конце концов, я с ней, в общем-то, согласился, потому что моя совесть тоже была на ее стороне, и даже радовался, что Петрова пошла вразнос и поступает по-своему.

И тогда, совсем как у Лермонтова в "Маскараде", кто-то на благотворительном вечере подсыпал Петровой в мороженое яд, - это потом мне сообщил врач. А Петрова съела двойную порцию и не заметила, - она ведь так любила мороженое!

Доказать потом ничего было нельзя - хрустальные вазочки сразу же собрали и вымыли на кухне. А Петрова через два часа вдруг побледнела и упала замертво.