Журнал «Если» - «Если», 2007 № 03

— Обрыдло целыми днями выслушивать треклятых психов, а по ночам — супружницу, которая тычет тебе в нос твои недостатки, Росс, — сознался Горшин, в два глотка звучно приканчивая бокал «Мондо россо».

— Недостатков у тебя уйма — даме есть над чем работать.

— Вдобавок она склонна к насилию. Позавчера мы отправились за покупками в бакалею, и я сказал Делии: ты самый вопиющий случай фаллической зависти в моей практике, а она давай швырять в меня консервами!

— Держись подальше от супермаркетов… Как там У.?

— Кто?

— У.Пирсон Клайд. Парень с драконышем. Он выписался из больницы, вернулся к занятиям и…

— Ах, этот. Отказался от моих услуг. Ходит к Кришнамурти. Конечно, я уважаю право больного выбирать себе лечащего врача, но вряд ли можно преодолеть такую широкую культурную пропасть, если речь идет о деле столь интимном, как психоанализ.

— Милый способ намекнуть, что Кришнамурти не разобраться в проблемах У. Белый есть белый, цветной есть цветной — друг друга им не понять…

— Никогда не был расистом. Никогда! — с предельной убежденностью заявил Горшин.

Между тем рассказ У. совершенствовался — не в деликатной тиши кабинета, но под градом уничтожающей критики сокурсников. Девять рвущихся в литературу читали творения своих товарищей и, преодолев начальную робость, разносили их в пух и прах со свирепостью, которая, владей они английским чуть лучше, была бы истинно оксфордской.

Трое бросили семинар, не в силах терпеть этот балаган; кое-кто (и не одни девицы) отбыл домой в слезах. Зато тексты уцелевших, хоть и не потрясали, приобретали все большую связность и вразумительность.

Особенно лютовал Иншалла. К середине семестра хипхоперский журнал с воинственным названием «Получи!» купил его рассказ, заставил урезать четыре с половиной тысячи слов до полутора тысяч и переименовал в «Рэп ниггерской окраины».

Когда агент Иншаллы начал подыскивать договор на книгу, Иншалла на занятиях вконец осатанел и оделял окружающих своим мнением с такой верой в собственную непогрешимость, что, пожалуй, проняло бы и его святейшество папу Бенедикта XVI.

Благодаря поддержке нового психотерапевта У. в этой бодрящей атмосфере выжил и даже процветал. Джейми Кассандра мало-помалу обретал черты подлинного литературного героя. Джейми превратился в человека, который бежит от хаоса своей юности и в то же время, судорожно цепляясь за пробужденное экстрасенсорными способностями предчувствие катастрофы, силится заставить недоверчивый мир прозреть.

Последней загвоздкой для У. стал поиск ударной концовки. Однажды ночью она ему явилась. В таинственном сне под багровым небом раскинулись необозримые бесплодные просторы. У. вскочил с кровати и печатал до зари, едва не доконав компьютер. Гро, зная, сколь губителен для ночных видений свет дня, приступил к чтению нового финала с опаской — которую вскоре как рукой сняло.

Джейми Кассандра, отчаявшись предостеречь человечество, решил отправиться за бывшей женой, Челси, в Калифорнию, где та укрылась в ашраме у своего гуру. Следуя на запад дорогой солнца, империи и сумасбродов всех мастей, Джейми добрался до Мохавской пустыни и заночевал в крохотном захудалом мотельчике.

У. потрудился на славу, стремясь передать пустынное величие Долины Смерти: звенящая тишина; вкрадчивый шепот-шорох песка под ветром; палящий зной в дневные часы, когда мир состоит наполовину из солнца, наполовину из камня; холод ночи, в которой комнатка Джейми будто оторвалась от земли и парила среди звезд.

— Недурно, — нехотя признал Гро, дочитав до этого места. — Давно были в пустыне?

— Вообще не был, — ответил У. — Но это так здорово, что, пожалуй, съезжу.

Там, в Долине Смерти, под пылающим великолепием полночного неба шагал Джейми, погруженный в мечты о драгоценном камушке в пупке у Челси и о другой, большей драгоценности, спрятанной в ее теле ниже первой, в укромном местечке, там, пока мозг Джейми грезил о любви, чудовищный толчок внезапно сотряс пустыню и швырнул молодого человека на пыльную каменистую землю.

Он поднял голову. Вдали, серые в свете звезд, взбухали и стремительно катились к нему, как волны — предвестницы шторма, огромные сухие валы. Мотель вдруг погрузился во тьму и рассыпался фольгой и щепками. Машина Джейми встала на дыбы и нырнула в почву на манер песчаного червя Фрэнка Герберта.

За много миль от Джейми, в сердце долины, оболочка планеты треснула, и из бездны явилось исполинское сооружение, подобное приплюснутому Эвересту. Оно неудержимо поднималось: клин черноты, вгоняемый в Млечный Путь. Из свидетелей чудовищного рождения — пустынных крыс, рогатых гремучих змей и тарантулов — один Джейми знал, на что смотрит: на яйцевый зуб драконыша!

И, не слышимый ни единой живой тварью, Джейми за миг до гибели выкрикнул свои последние слова: «Безмозглые сволочи! Может, теперь вы мне поверите!»

— Достойный финал, — одобрил Гро. — Мелодрама — утешительная пища души. Так и оставьте.

— Видите ли, мне по-прежнему кажется: не хватает достоверности. Я хочу сказать, тут… не знаю… что-то все еще капельку не то. Но если, на ваш взгляд, такой вариант удачен…

— Несомненно. Попробуйте послать его в «Журнал фэнтези и научной фантастики». Я дам вам сопроводительное письмо к редактору, Гордону Ван Гелдеру. Мы с ним где-то сталкивались — по-моему, в каком-то баре.

В конце семестра Гро вывел У. «пять с минусом» (за усердие и прилежание), Иншалле — «пять с плюсом» (за торжество лжи), а прочим, кто еще ходил на занятия, «три с минусом» (за сносную посредственность). Тех, кто перестал посещать семинар слишком поздно, чтобы по праву войти в разряд «прослушавших неполный курс», он, глухой к мольбам о снисхождении, с треском провалил. Доктор Гроб дорожил своей репутацией.

Вечером после выставления оценок он наткнулся в «Винном погребке «Столица» на Горшина — тот сидел за столиком туча тучей.

— Что с тобой?

— Делия меня бросила. Сегодня. Есть же где-то здравомыслящая, уравновешенная женщина, с которой я мог бы провести остаток дней! Я ищу ее, ищу — и что же? Вечно попадаются психопатки.

— Что сделала Делия?

— Не сделала, а замышляла. Я знаю эти симптомы.

— Что же она замышляла?

— То, что сделала супруга с несчастным Уэйном Боббитом, то есть отхватила ему пенис… У меня развилась боязнь сна, а без восьми часов полноценного отдыха я не в состоянии сутками иметь дело с парадом умалишенных. — Глотнув вина, он прибавил: — Пришлось разориться на триста долларов и сменить замки, чтобы она не могла ночью прокрасться в дом и напасть на меня с бритвой из набора «Леди Элегантность».

— Горшин…

— Не утешай, — отрезал тот. — Слишком паршиво.