Журнал «Если» - «Если», 2007 № 03

Именно так. Главные проблемы не в пресловутом «свободном книжном рынке» и в издательском диктате, который вроде как губит и нивелирует молодых и талантливых (без кавычек!) авторов. В конце концов, та же американская фантастика живет в условиях этого самого рынка многие десятилетия, что не мешает появлению сотен талантливых книг и авторов.

Проблема не в перепаде давления, а в его скорости. Все было «слишком». Минус на плюс сменился слишком стремительно, условия изменились слишком радикально, и это вызвало у нашей фантастики настоящую кессонную болезнь. Именно поэтому не было новых авторов. Именно поэтому те, что приходили, были столь плохи.

«Позвольте! — скажете вы. — Выписывая МТА индульгенцию с диагнозом «Посттравматический стресс, вызванный шоковым характером преобразований», вы, почтенный, как-то забываете о поколении, пришедшем в фантастику в 1990-х годах. О сегодняшних лидерах. А ведь им точно так же пришлось становиться на ноги и идти вперед в тех же самых условиях рынка. Причем им было гораздо сложнее — они оказались первыми. Но это именно они спасли нашу фантастику, вернув ей читательское внимание в те годы, когда все хватали Нортон, Желязны и Муркока. И уровень при этом держали — не нынешнему чета! Что же наследнички у них такие квелые?»

На мой взгляд, мы здесь имеем дело с так называемой «отложенной реакцией». Последствия никогда не бывают незамедлительными, ответный удар всегда следует через некоторое время. Дело в том, что к моменту радикальных перемен на книжном рынке следующее писательское поколение было уже сформировано. Оно уже было, стояло под парами и в любом случае поехало бы. В самом деле, кто такие «фантасты девяностых»? Это либо те самые «восьмидесятники», не проявившиеся вовремя из-за малопечатания (Рыбаков, Логинов и другие), либо их «младшие братья», уже пребывавшие на пороге литературного процесса. Представители девяностых по сути своей — последнее поколение советской фантастики.

Да, им пришлось реализовывать себя в резко изменившихся условиях. Но они встретили новые времена уже сформировавшимися людьми и готовыми к работе литераторами. Разумеется, им было непросто, в силу того, что они готовились жить и писать совсем в другом мире. Естественно, им пришлось поступиться многим: вынужденные писать несколько книг в год, они поневоле опустили планку качества, поступились проработанностью текста. Высказывание Бориса Стругацкого о Лукьяненко: «Сергей очень талантливый человек, но он пишет в два раза больше и в два раза быстрее, чем надо», — стало общим диагнозом поколения. Конечно же, и перестроиться смогли далеко не все: кроме четырех названных, в обсуждении упоминаются еще пара десятков «семинаристов», которые либо не проявились в фантастике и литературе вообще, либо так и остались там, на рубеже 1980-х — 1990-х. На этом резком перепаде потери были неизбежны, и не случайно одной из самых ярких характеристик поколения 90-х является его немногочисленность. Один и тот же список из полутора десятков фамилий, которые в различных вариациях год от года тасуются в числе лауреатов различных фантастических премий.

Этих, уже снаряженных, но способных измениться, действительно оказалось немного. С появлением последних из «волны» — Дивова, Белянина, Тырина — литературный резерв тех, кто мог и, главное, желал реализовать себя в НФ-литературе, закончился. Вот тут-то и начались долгие годы ожидания «новой генерации фантастов».

А когда она появилась, ей никто не обрадовался.

Но прежде — почему же так долго не появлялись. Тут были причины как литературного, так и сугубо экономического свойства.

Во-первых, на девяностые годы действительно пришелся своееобразный «звездопад». Свою немногочисленность поколение с лихвой компенсировало яркостью и разнообразием талантов. Встать рядом с ними или хотя бы просто засветиться на столь ярком фоне было очень непросто. Не стимулировала появление новых имен и издательская политика: стартовые тиражи тогда были изрядно выше нынешних, и рисковать с новыми именами издатели не рвались. Не способствовала разнообразию палитры и общеэкономическая ситуация. Абсолютное большинство россиян в девяностые годы жили как угодно, но только не богато. Поэтому люди, выкроившие что-то из семейного бюджета «на книжки», предпочитали не делать рискованных вложений в незнакомые имена, а прикупить кого-нибудь из брендовых авторов.

Ну и самое главное — просто некому было появляться. Как верно заметил один из лидеров поколения «нулевиков» Вадим Панов: «Не до писанины было, надо было выживать, поэтому многие ушли в бизнес. Тот же Липскеров — он ведь занимался ресторанным бизнесом, и лишь когда обеспечил себя, вернулся в литературу. Так что новое поколение в фантастику пришло, никуда не делось, оно просто задержалось».

И ведь верно: многие яркие авторы, проявившиеся уже в новом тысячелетии, по возрасту ровесники писателям девяностых. Они, по сути, являют собой своеобразное «отложенное» поколение. В качестве примера можно вспомнить литературную биографию Кирилла Бенедиктова. Опубликовав в начале 1990-х в белорусских изданиях несколько рассказов и роман «Завещание ночи», он затем десять лет, по собственному признанию, «ничего не писал, кроме огромного количества аналитических и докладных записок». Однако в начале 2000-х вновь вернулся в фантастику и практически сразу стал одной из самых заметных фигур в новой НФ.

Таких, явившихся с запозданием, в новом поколении фантастов на самом деле не очень много, они просто заметнее — Панов, Бенедиктов, Пронин, Бурносов, Скирюк… Но все-таки лицо поколения «нулевиков» определяют не эти «припоздавшие», а их молодые коллеги, родившиеся в конце семидесятых — начале восьмидесятых. По самой банальной причине — молодых несоизмеримо больше.

Именно они, на мой взгляд, и поспособствовали не очень лестному образу новой генерации фантастов. Тому есть, как минимум, две причины.

Первая — возрастной разрыв. Те несколько лет разницы, что отделяют их от писателей девяностых, казалось бы, не очень существенны, но именно на эти годы пришелся четкий водораздел. Дело в том, что культурный базис нового поколения отличается от предыдущего принципиально. В отличие от авторов, выросших на советской фантастике и классических переводах Брэдбери и Саймака, эти формировались в буйные перестроечные и постперестроечный годы, впитывая тот мутный вал, что наводнил тогда книжный рынок.

Как вы думаете — какие представления о литературном стиле получит человек, выросший на несусветного качества «подстрочниках» Фармера? Так чего вы требуете от несчастных МТА? Они в большинстве своем просто не понимают, «кому нужен этот ваш стиль», потому как с детства знают, что главное мерило ценности текста — количество экшена на тысячу знаков.