Журнал Полдень XXI век - Полдень XXI век, 2010, №11

Завернутый в одно полотенце, из душа вывалился красный и распаренный Генка. Энергетические волны, исходившие от его молодого, пышущего здоровьем организма, были почти физически ощутимыми.

— Доброе утро! — провозгласил племянник.

— Доброе, — буркнул Николай Николаевич и почувствовал, что злится на Гену за один факт его существования. — Ну что, не передумал за ночь глупостями заниматься?

— С чего бы это вдруг? — удивился племянник, наливающий в кружку чай.

— Я надеялся, может, ты образумишься, — вздохнул Николай Николаевич. — Разве ты не понимаешь, что актерская профессия — одна из самых непостоянных в мире? Ладно, допустим, у тебя талант. Разве все талантливые актеры добиваются успеха? Возьмем, к примеру, Ван Гога…

— Это художник, — напомнил Гена.

— Я в курсе, — обиделся Николай Николаевич. — Не в этом суть — художник или актер. А в том, что даже гениальный мастер может оказаться непонятым своими современниками. Никто его картины покупать не хотел, и в результате что? Нищета, ухо…

— Но со мной-то такого не произойдет! — воскликнул Гена. — Кстати, я ушами шевелить умею. Хотите, покажу?

— Покажи, — обреченно сказал Николай Николаевич.

Геннадий показал.

— Ты думаешь, умение шевелить ушами — это гарантия славы?

— «Что слава? — Яркая заплата на ветхом рубище певца», — начал было с выражением читать Гена, но был жестко пресечен.

— Сможешь ли ты найти работу? Сколько будешь зарабатывать? Да и поступишь ли вообще в свой театральный? — атаковал его вопросами Николай Николаевич. — Ни определенности, ни стабильности, ни уверенности в завтрашнем дне!

— Но, дядя Коля, это же моя мечта, — сказал Генка серьезно. — Разве может человек бросить свою мечту, даже не попробовав ее осуществить? Неужели вы никогда не мечтали и не пытались добиться того, чего вам больше всего на свете хотелось?

И, глядя в его широко распахнутые, горящие молодым огнем глаза, Николай Николаевич вдруг понял, что племянника никакими разговорами и доводами рассудка не переубедить.

Так началась совсем другая жизнь.

Присутствие Гены в доме изменило все. Каким-то неведомым образом краски, расцвечивающие немаркие обои и неброскую мебель, начали казаться ярче. В комнатах было светлее обычного, и в воздухе, даже когда племянника не было в квартире, беспрестанно звучал какой-то странный шумок, будто кто-то все время напевал себе под нос или насвистывал.

Геннадий довольно быстро нашел себе какую-то временную работу то ли официантом в ресторане, то ли охранником в банке. Бросил он эту информацию столь небрежно, что Николай Николаевич так и не понял, куда же пошел трудиться племянник, чьи возвышенные мысли были равно далеки и от ресторанов, и от банков. Работал он через день, а в свободное время посещал курсы при театральном институте и возвращался оттуда, палимый творческим огнем и адски голодный. Огонь творчества требовал серьезной подпитки — пельменей, наваристого борща, котлет. Утоляя голод, Гена развлекал дядю декламацией и рассказами о системе Станиславского, и тому оставалось лишь ностальгически вспоминать прежние упоительно тихие вечера, не обремененные необходимостью слушать монолог Чацкого и чистить в огромных количествах свеклу, чтобы наваренного борща хватало на двоих.

По правде сказать, он бы выпер племянника из своей квартиры к лешему, но не мог так поступить по отношению к сестре Нюсе, которая постоянно названивала и, рыдая в трубку, просила приглядеть за мальчиком, раз уж тот пошел по кривой актерской дорожке.

Так и жили: племянник следовал по дороге своей мечты, дядя обеспечивал мечту продовольствием и внимал монологам.

Однажды вечером Николай Николаевич, вернувшись домой после традиционной пятничной игры в преферанс с давним приятелем, застал Геннадия в квартире не одного.

Войдя в кухню, он увидел сидящего за столом племянника, который гневно вопрошал торчащий из стеклянной банки букет разноцветных цветов: «Работать? Для чего? Чтобы быть сытым?» — после чего сардонически захохотал.

Не успел Николай Николаевич изумиться тому, что Генка, вероятно, обезумев на почве актерства, принялся разговаривать с цветами в банках, да еще и выражать при этом какие-то антиобщественные настроения, как откуда-то из-за букета громко захлопали, и тоненький голосок восторженно пропищал: «Браво, Геночка, браво! У тебя самый лучший Сатин из всей нашей группы».

— Добрый вечер, — осторожно дал знать о себе Николай Николаевич.

— Дядя Коля! — радостно воскликнул Генка. — Как хорошо, что вы пришли. Знакомьтесь, это Зина, тоже будет вместе со мной в театральный поступать.

И ткнул пальцем в букет, тот раздвинулся, и оттуда показалась юная особа с белыми круглыми кудряшками на круглой голове, с круглыми же небесно-голубыми глазами под кукольными ресницами и со вздернутым носом.

— Здравствуйте! — розовея, воскликнула она, выбралась из-за стола и застенчиво встала рядом с Геной. — Мы с Геночкой в одной группе учимся.

Кукольная Зина была ростом примерно Гене по пояс и вообще смотрелась рядом с ним как совершеннейший ребенок, чем невольно вызвала у Николая Николаевича чувство умиления пополам с жестоким раздражением в преддверии перспективы чистить еще больше свеклы для борща, если эта самая Зина начнет у них столоваться по вечерам после занятий на курсах.

К счастью, все оказалось не так уж плохо. Зина вызвалась приготовить ужин, пока Гена рассказывал, как они начали репетировать на занятиях пьесу Горького «На дне», монолог из которой он и читал. Вскоре Зина водрузила на стол омлет с помидорами, жареные сосиски, нарезанный хлеб с маслом, и все сели ужинать.

Во время ужина Николай Николаевич почти с неохотой ощущал, что ему нравится сидеть вот так с молодежью, слушать об их делах и поглощать вкусный омлет. За чаем с шоколадными конфетами он окончательно расслабился и даже признался, что не всегда мечтал в своей жизни быть бухгалтером.

— А кем же? — широко распахивая глаза и перемазанный шоколадом рот, спросила Зина.

Николай Николаевич почувствовал, что от него ждут грандиозного ответа, и засмущался.

— Стоматологом, — вздохнул он. — Но как-то не сложилось.

— Скучные все какие-то профессии, — ляпнул Генка бестактно.

Николай Николаевич обиделся и попытался удалиться, но Зиночка уговорила его остаться, а Гену пристыдила, и была при этом так мила, что любое сердце возрадовалось бы.

Дальше болтали что-то об интересных профессиях, любви, мечтах и прочем, что интересует молодых. Все еще не одобряющий мечтаний, Николай Николаевич в основном помалкивал и слушал, но потом, когда Зина с Генкой и букетом ушли, а сам он отправился ко сну, задумался. А была ли и, правда, в его жизни хоть какая-то мечта, или так он и прожил спокойно, безмятежно, обдуманно и… скучно?