Сергей Яковлев - Письмо из Солигалича в Оксфорд

Вечером раздался неожиданный звонок от сестры. Она жила вместе с мамой в Вятке, за несколько сотен километров от Москвы. Накануне разговаривал с ними обеими по телефону, обещал навестить их с подарками из Англии...

- Мама уснула после обеда и теперь не встает, - встревоженно сказала сестра. - Не могу добудиться. Отвечает что-то невнятное, глаза закрыты...

- Позвони в Скорую.

- Звонила. Обещали, до сих пор нет. Приезжай, мне страшно.

- Но я же не скоро до вас доберусь... Поторопи неотложку.

- Хорошо. Но ты все-таки постарайся приехать.

После разговора в голове моей мусором застряла никчемная фраза: А вот и расплата. Какая расплата, за что? Взгляд упал на купленный дл мамы плед, лежащий среди все еще разбросанных по комнате вещей. В Оксфорде представлял, как долгими зимними вечерами она будет, закутавшись в него, сидеть за книгой. Расплата за два месяца, проведенные в Англии? За кратковременное неучастие в этой жизни с ее бедностью и отчаянием, с ее очередями, промерзшими поездами, остервенелыми людьми на улицах?

Только теперь я почувствовал, что моя английская жизнь закончилась- как отрезало, и начинается совсем другое, давно знакомое и в то же время вечно чуждое и угрожающее, нежизнь, в которую мне заново предстояло медленно и мучительно врастать.

Сутки спуст мы с женой устраивались на боковых полках плацкартного вагона.

Ветхая наволочка под маминой головой была разорвана почти надвое. Это сразу бросалось в глаза.

Может быть, сменить? - нерешительно спросил я сестру. Она, казалось, не услышала. Она уже третьи сутки не спала.

Глаза у мамы были прикрыты. Влажные седые волосы спутались и прилипли к вискам, лицо осунулось.

- Ты ездил, невнятно произнесла она, узнав меня по голосу.

- Что, мама?

Ты куда-то ездил. Я помню.

Да, мама. Я был в Англии.

А я решила - в Испании. Лицо у тебя загорелое.

Врач был и ничего не прописал: Зачем вам нужно продлевать ее мучения? Знакомые сказали сестре, что лекарство от этой болезни есть. В аптеках не достанешь, но у врачей можно выпросить, берут по пятьсот рублей за одну ампулу.

- Не унывай. Я старался держаться с сестрой бодро. - Это меньше фунта. Я тут кое-что с собой привез...

- В нашем городе валюту не меняют, - резко возразила она. - И потом, я все равно не сумею с этими людьми договориться...

Бедная. Сама она получала в своем институте неплохую по тем временам зарплату - около четырех фунтов в месяц. В ее глазах я был теперь миллионером.

Вы помните, как в свои первые дни в Оксфорде жаловался вам, что не в силах тратить здесь деньги на бутерброд или кружку пива, когда вспоминаю, что значат эти два-три фунта для моих близких, оставшихся в России? Как вы категорически запрещали мне об этом думать? Потом попривык и стал расходовать на еду примерно два фунта в день - иногда больше, когда нужно было купить впрок пачку масла или пакет кукурузных хлопьев, иногда меньше. Дошел до того, что бестрепетно отдавал в Лондоне два с половиной фунта на метро, если не было времени добираться пешком. А вот теперь все возвращалось как бы с другой стороны.

В новогоднюю ночь мы втроем тихо сидели за столом, посреди которого сиротливо лежал неразрезанный ананас. Мама дремала, временами из-за перегородки доносились ее слабые стоны.

- Как встречаем новый год, так и проведем его, - причитала сестра.- Так и проведем...

- Выпей водки, - посоветовала ей жена. - Тебе нужно наконец выспаться. Мы подежурим.

Если бы можно было отвезти маму в Англию, - сказала вдруг сестра. - Там ее вылечили бы. Тебя ведь они вылечили, да?..

Кровотечение открылось внезапно, как раз в те дни, когда я гостил у вашей мамы в Кембридже.

Вы старались, чтобы мне не было скучно в Англии, чтобы ни один час не пропадал у меня без пользы. Так родилась идея этой поездки на уик-энд. Соблазн был велик: возможность побывать в вашем родном доме, познакомиться с традиционным английским бытом, наконец, увидеть старинный университетский город...

Усаживаясь ненастным утром в автобус, я уже чувствовал недомогание. Мне бы не ездить, отлежаться в эти выходные в своей спаленке, но визит был заранее оговорен, меня ждали. Больной, вымокший под дождем, я долго блуждал по предместьям незнакомого города в поисках нужного адреса, пока не ввалился, вконец измученный и взвинченный, в перепачканных ботинках, в прихожую старинного особняка - и был встречен тишиной, покоем и достоинством, какие нельзя было, кажется, возмутить ничем.

В Англии не разуваются! - первое, что сказала мне ваша мама со сдержанной улыбкой.

Она проводила меня наверх в отведенную мне комнату и взяла обещание, что ровно через полчаса я спущусь к чаю.

Посреди комнаты стояла кровать с парой длинных узких подушек, аккуратно застланная потертым шерстяным одеялом. У неизменного камина висело на низкой деревянной стойке полотенце. Платяной шкаф, книжные полки и письменный стол с продавленным плетеным креслицем у окна дополняли убранство.

Я присел к столу и увидел портрет. Румяная и счастливая, вы во весь рот улыбались мне с цветной фотографии. На вас были черно-алая докторская манти и черный бархатный берет. Похоже было, что вы только что одержали важную победу, но выглядели при этом столь беззащитной, ваши синие глаза светились так трогательно, что у меня вдруг выступили слезы.

Чувствуя смущение, я, однако, не мог удержаться, чтобы еще раз внимательно не оглядеть комнату. Здесь вы провели детство и юность. Сюда время от времени возвращаетесь, перелистывая эти старые книги, засыпая на этих подушках... Может, это усталость и нездоровье сделали меня таким сентиментальным, но меня целиком захватило чувство братской любви и бесконечной близости к вам...

Знаю, в этом неприлично признаваться. Простите.

Сразу уж признаюсь еще в одном грехе. На столе лежала стопка белых карточек, исписанных аккуратными мелкими буквами, и я совершил запретное протянул руку, взял верхнюю из стопки и прочел:

I can do everything through Him Who gives me strength.

Позднее нашел соответствующее место в русском тексте Библии. Атогда перевел это так: Я могу все благодаря тому, кто дает мне силу. Ирешил про себя, что вы, когда писали это, были влюблены. И снова и снова вглядывался в портрет, словно пытаясь открыть какую-то тайну...

- Я поместила вас в комнату младшего сына, - с опозданием известила мен ваша мама, когда я спустился. На столе уже дымился добрый кусок запеченного в тесте домашнего окорока. Тяжелый чугунный чайник пыхтел на плите. Я зашел в туалет вымыть руки: комнатка запиралась изнутри обычным железным ключом, и ключ этот поворачивался именно в ту сторону, в какую нужно. В этой простой и надежной Англии, казалось, при всем желании нельзя было совершить ничего предосудительного.