Михаил Ишков - Заповедник архонтов

— Ты это одобряешь?

— Нет, теперь, поговорив с тобой, не одобряю, ибо есть многоцветье невечернее и ему следует нести все, что сумел разузнать, все до чего дошел, все, что открылось в моих слова. И есть свет земной, тусклый. Без переливов. Он лишь отражение света истинного. А далее, как сердце посоветует, если, конечно, хорошенько подумать, помолиться, взорлить, так и следует поступать.

Я не ответил, а про себя решил, что это был значительный шаг в моральном облике нелепых тварей божьих, неизвестно кем, неизвестно как и зачем сотворенных и заселивших эту цветастую планету. У меня сложилось впечатление, что искренность, почитание начальства, обязательность и дотошность при исполнении приказов заложены в них изначально. Однако мораль моралью, а у меня свои задачи, и я продолжил разговор.

— Скажи, Иуда, этот замок… С той поры, как его построили, он все тот же? В тех же пределах, те же здания?

— Не знаю, но слышал, что прежде замок Дирах был значительно больше и под ним располагаются обширные подземелья.

— Кто их соорудил?

Древние люди.

Я едва удержался, чтобы не спросить «когда», вместо этого поинтересовался.

— Что же, эти подземелья до сих пор существуют?

— Не знаю. Зачем мне это?

— Значит, древние люди построили замок, накопали подземных лазов, потом пришли нынешние люди и возвели здания, которые мы видим в настоящий момент, так, что ли?..

— Выходит, так.

— Но эти подземелья сохранились?

Сулла пожал плечами.

— Что, если нам сходить посмотреть?

— А разрешение есть?

Следом на его лице обнажилась откровенная растерянность. До него вмиг дошло — разве учителю требовалось разрешение, чтобы исполнить желаемое? С другой стороны, запрет был весом, освящен именем ковчега. Некоторое время он сидел на корточках, шевелил губами, прикидывал так и этак. Наконец кивнул и легко соскочил с лежанки.

— Двери здесь не запирают, — шепнул он. — Во время ночного отдыха никто не может выйти без приказа.

— Ага, — подтвердил я, — никто.

Мы осторожно вышли в коридор. Страж спал на стуле с раздвоенной, в виде ласточкиного хвоста, спинкой (прорезь доходила до самого сидения). Загораживал проход вглубь подземной тюрьмы. Ноги расставил широко, пришлось через них перешагивать. Я вытащил факел, воткнутый в узкий раструб, и мы отправились по широкому и низкому коридору. Не знаю, являлась ли наша камера единственной в подземной тюрьме, однако далее я не встретил ни одной двери. По обеим сторонам глухие стены, пол ровный, выстлан плитами. Скоро мы добрались до поворота, и, свернув за угол, я едва не скатился по крутой, уходящей глубоко под землю лестнице. Едва успел подставить ногу!.. Спустился на несколько ступеней, сразу почувствовал, что уклон какой-то непривычный, и подступенок мелковат. Ширина проступи тоже никак не годилась для ноги среднего хордянина. Спускаться по этой лестнице все равно что идти по шпалам — шаг постоянно сбивается.

Я глянул на своего спутника. Иуда, задержавшийся наверху, дрожал, как пальмовый лист. Затем перевел взгляд в противоположную сторону. Удивительная для Хорда тьма ждала нас внизу. Заманивала? Пугала? Всякая чернота, однообразный цвет или же отсутствие такового, были невыносимо для обитателя Хорда — это я почувствовал на собственной шкуре. Но и отступить не мог, все-таки человечьего во мне было больше, чем синюшного. По крайней мере, я верил в это, тем более что мой ясновидящий взгляд, глубоко протыкающий темноту, так и не выявил никакой, пусть даже предполагаемой опасности. Кроме того, в руках у меня был факел.

— Шагай веселее, Иуда! — подбодрил я спутника.

— О, учитель!.. — только и смог вымолвить он и, жалко улыбнувшись, робея совсем, как человек, поставил ногу на первую ступеньку.

— Помолись и спускайся, — добавил я.

Наконец он сжал губы — довел их до толщины мизинца и двинулся вниз по лестнице.

Мы спускались долго. Подземный ход пребывал в отличном состоянии, разве что пыли и некоей липкой паутинистой пленки здесь было предостаточно, а так ступени все целы, края не выщерблены, грани едва округлились. Первый отблеск, означавший конец пути, вспугнул меня, когда я уже решил, что конца этой лестнице не будет. Ударило в глаза металлическим тусклым отсветом, потом густо запахло ржавым металлом — уж что-что, а нюх у меня был, хвала ковчегу! Я долго стоял принюхивался, затем бодро шагнул вперед и уперся в металлическую, напоминающую букву «о» плиту. Установили ее, по-видимому, сразу после отливки и обработкой поверхности себя не утруждали. Тут в мою спину ткнулся Сулла, жалко взвизгнул и принялся отчаянно чесаться: сначала левой ногой правую, затем правой — левую.

Я повернулся к нему.

— Если твоя вера крепка, ничего не бойся.

Он судорожно кивнул. Я улыбнулся, он тоже заметно повеселел. Тогда я не удержался от назидания — как ни крути, а схождение в ад даже для нашедшего свет губошлепа было трудным испытанием.

— Если есть желание бежать отсюда, вспомни: ты — соль земли! Если соль потеряет силу, чем сделаешь ее соленой? Зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечник, и светит она всем в доме. Если же найдешь в себе желание испытать себя, вспомни: не заботься о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своем; довольно для каждого дня своей заботы. Проси и дано будет, ищи и найдешь, стучи и отворят тебе.

Щеки у Иуды заметно полиловели — он обрел мужество, наградил им и меня, оробевшего до замирания сердца при виде двери, своей формой и расположением напомнившей ту, перед которой я томился, охваченный страхом и надеждой, далеко-далеко, в райском краю, именуемом Якутией. Это на планете Земля, в другом галактическом витке Млечного пути. Там моя родина, там я сражался за папоротников цвет, там попал в подземелья, где шестьдесят пять тысяч веков укрывался мрачный фламатер. Вход в таинственную сопку прикрывала такая же плита, здесь я не мог ошибиться. Это был факт, ошеломляющий, вгоняющий в оцепенение!..

В случайность не верилось, в необыкновенную удачливость тоже. Неужели за тридевять земель мне вновь повезло наткнуться на упрятанный в толще местных горных пород звездолет?

Не слишком ли часто? Но если эта дверь была отлита ди, что мне было делать на этой поганой, варившейся в собственном соку планете? Зачем меня послали сюда?..

Я уселся на ступеньку, лихорадочно почесал виски. Иуда пристроился рядом, выжидающе глянул в мою сторону.

Итак, повторим легенду, то есть приписываемую мне биографию.

Давным-давно некий звездолет II класса, называемый фламатером (у него и название было, которое можно перевести как что-то среднее по смыслу, извлекаемое их слов «неугомонный», «вечно бодрствующий», «сохраняющий мужество на страже»), был отправлен расой Ди в далекое далеко. Цель — определить параметры какой-то космической постоянной.