Зиновий Юрьев - Дальние родственники

- Маленько.

- Ну и читай тогда. Что написано - то и значит.

- А ты не ошибся?

- Фирма веников не вяжет, штурман, - надменно сказал радист. - Не было еще случая, чтобы старик Степаныч что-либо напутал.

Было старику Степанычу двадцать девять лет, и гордился он своей профессией необыкновенно.

Замполит, с которым штурман решил посоветоваться - на судне все равно все все знают, - неопределенно пожал плечами и сказал:

- М-да, неприятная история...

- Неприятная? - изумился штурман. - Почему? - Обычно добродушное, какое-то домашнее лицо замполита как бы отодвинулось от него, и пала на него неуловимая официальная отчужденность,

- Не знаю, Александр Семеныч, это вам лучше знать. Дружки-то ваши.

- Да вы что, Алексей Иваныч, какие дружки? Никого я к деду не посылал, это какая-то ошибка.

Замполит хмыкнул, и лицо его еще дальше отодвинулось от штурмана, как в трансфокаторе, хотя с места он не сдвинулся, да особенно в крошечной каютке и двигаться было некуда. И написано на нем было ясно, словно буквами: конечно, все так говорят.

- Какая ж ошибка, запрос ясный. Ограбление, наверное. Вы вспомните, может, кому и рассказывали про дедушку.

- Ну, может, кому-нибудь и рассказывал, дед у меня... Его пьесы раньше во многих театрах шли...

- Состоятельный, значит, человек. Было, видно, чем поживиться.

- Да он же в Доме ветеранов.

- Тем более.

- Что тем более?

- Некрасивая история. Мы, конечно, пока ничего не знаем, но бросает это тень на весь экипаж. И чего ты так смотришь кусаче? Не нравятся мои слова?

Штурман хотел было крикнуть: да что вы несете, какая тень, при чем тут экипаж, вы ж ничего не знаете, но он чувствовал между собой и замполитом какой-то стеклянный барьер, как в медрегистратуре, и никакие его слова сквозь этот барьер все равно не пройдут. И поднялся в нем невесть откуда, из каких душевных отстойников, страх, знобкий гнусный страх, хотя бояться было нечего. И не подозревал даже, что есть в нем такое дерьмо, унаследовал его, что ли, от своих предков. Ведь знал же, что нужно было послать замполита подальше, крикнуть ему: да замолчите же, глупый и злобный человек, кого вы пугаете нелепыми своими речами! Другое, слава богу, ныне время. И ничего бы с ним замполит не сделал, и нечего трепетать перед всяким дебилом. А промолчал. И сказал кротко:

- Я сейчас же пошлю радиограмму.

- А отец? - спросил замполит. - Отец тоже замешан?

- Ничего не знаю. Я своего отца никогда в жизни не видел. Мать разошлась с ним, когда мне было три месяца.

- И ни разу не видел? - спросил замполит, и видно было, что и этому он тоже не верит, свинья. Это ж надо, чтобы так у человека изменилось лицо: обычно казалось оно изготовленным из вареной колбасы, причем не за два девяносто, а за рубль семьдесят, а сейчас скорее напоминало зачерствевший хлеб.

- Ни разу.

- Ладно, подождем, что сообщат сказал замполит. - Иди пока, работай.

Семен Олегович Данилюк открыл дверь и молча уставился на посетителя.

- Простите, вы Семен Олегович Данилюк? - спросил старший лейтенант Кравченко. - Старший лейтенант милиции Кравченко.

- Я Данилюк. А в чем дело? - Он почесал полную волосатую грудь под майкой. Лицо его тоже было полное и тоже волосатое: бородка и усики с проседью.

- У вас есть сын, Данилюк Александр Семенович, одна тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения?

- Сын? - изумился Данилюк. - Как вам сказать... Наверное.

- Вы разрешите войти? - спросил старший лейтенант. - А то мы разговариваем через порог...

- А... да-да, конечно, - пробормотал Данилюк. - Вы простите, я накину что-нибудь, а то...- Он впустил инспектора в прихожую, исчез и тут же снова появился, натягивая через голову рубашку. - Сын, вы говорите? - спросил он сквозь рубашку.

- Да. Я хотел вначале выяснить, ваш ли сын Данилюк Александр Семенович.

- Данилюк, вы говорите? - переспросил Данилюк, и видно было по глазам, что он старался выиграть время, чтобы сообразить, что, собственно, от него хотят.

- Да, Данилюк Александр Семенович.

- Фамилия довольно редкая...

- Шестьдесят второго года рождения.

- Наверное, мой.

- Наверное?

- Видите ли, я его видел... так, так... угу, двадцать четыре года назад. Было ему, наверное, месяца три.

- И с тех пор ни разу не видели? - как-то совсем не официально, а по-домашнему, по-человечески изумился старший лейтенант. Изумился потому, что вдруг представил себе, что ему бы сказали, что он двадцать пять лет не увидит своего пузатого и сопливого Сергуню. Мысль была настолько нелепа, что тут же выскользнула из его головы, не было ей там места.

- Старший лейтенант, вы сказали?

- Старший лейтенант Кравченко.

- Не видели вы моей тогдашней жены, матери этого... сына. Свирепая особа. Узнала, видите ли, что я, так сказать, поддерживал некоторые отношения с ее приятельницей, и бац! Все. Как отрезала. - Он незло ухмыльнулся. - Взрывоопасная женщина. Но горда, горда! Мало того, что на развод тут же подала, сказала: "Прошу вас никогда ребенка не видеть". "Как так, - говорю, - я же отец". - "Если вы забудете о нашем существовании, я тут же напишу заявление об отказе от алиментов". Ну, я и написал. Запродал, так сказать, сына на корню. Что вы так смотрите на меня? Шучу, шучу, конечно. А если серьезнее, молод был, глуп... Ах так, думаю, пожалуйста. Не нужен я - прошу, силь ву пле. И, честно говоря, довольно быстро забыл о мальчонке. Сэкономил, наверное, за восемнадцать лет тысяч двадцать на нем, но, как видите, не разбогател. - Он обвел глазами переднюю, в которой на вешалке висели несколько курток и плащей. Темно-красные, в узкую желтую полоску, обои кое-где отстали и плавно пузырились. Данилюк вздохнул. - Так что там мой абстрактный сын натворил?

- Абстрактный?

- А какой же? Не сын, а абстрактная величина. Бином Ньютона.

- А... да ничего. Он штурман дальнего плавания. Где-то он сейчас около Гонконга.

- Гонконг, говорите, - оживился Данилюк, - гм... может, мне по-райкински напомнить о себе? Знаете, был у Райкина такой номер, человек карточки детей перебирает, путает их. Шучу, конечно. Ну а что же тогда...

- Скажите, Семен Олегович, к вам в последние дни Владимир Григорьевич не заезжал?

Старший лейтенант видел уже, что это очередная пустышка, что никакого Харина тут нет и быть не могло, но порядок есть порядок.

- Владимир Григорьевич? - Данилюк выпятил нижнюю губу, поднял глаза к потолку, посмотрел на линялый желтый потек на нем и покачал головой. - А кто это?

- Ваш... этот... - старший лейтенант всегда путал зятя с тестем и прикидывал в таких случаях, что зять это молодой. - Ваш тесть.

- Тесть, тесть... Это что, отец жены?

- Угу.

- Господь с вами. А что, старик еще жив?

- Да.

- Скажите, пожалуйста, кто бы мог подумать... Старцу, наверное, под сотенку подвалило. А... его дочь?