Максим Волосатый - Все прелести Технократии

И отдельное спасибо тебе туман, что у тебя такой хороший слух.

– Шоо-о-о-йс!!!

Вопя во все горло, Донкат вынырнул в темноту, только по потемневшим глазам поняв, что вернулся.

– Шоо-о-о-йс!!!

– Да, – хрип, только слабый хрип.

Тогда, когда он так нужен.

– Шойс, убей его! Этого, который тут валяется! Быстро, иначе всем конец. Шойс!

– Сделаю! – мог он, или не мог, но отставной коспех Шойс Декстер по прозвищу Кабан, дальняя разведка легендарной «Лунной Дороги», знал, что такое «надо». Темнота зашевелилась, в ней поднялся огромный кусок и побрел, шатаясь на голос Донката туда, где лежало скребущее руками тело Рудольфа.

– Шойс, он тут, лежит, убей его, я внизу.

И уже проваливаясь опять в бездонную голодную глубину все еще высасывающей окружающий мир картины, Степа почувствовал на своей ноге чужие руки. И оценил хватку «измотанного задохлика». Вернувшийся «Бари» не собирался сдаваться. Неплохо. Вот только зря он это все. «Полевик» не прогрызешь.

Он успел. «Внизу» Рудольф почти залатал дырку. Почти.

От всей души Степа врезал обеими руками, вокруг которых обвилась молочная дымка по темному дрожащему пятну. Пространство прорезал дикий визг.

– Умри! – пятно неожиданно развернулось, выпустив многострадальный узор, и в нем вдруг открылась дыра, из которой на Степу глянуло нечто….

Страх, дикий, парализующий. С которым невозможно бороться. Обессиливающий, заставляющий опустить руки. С ним не справлялся даже туман, по капельке, по миллиметру отступающий под неимоверным напором чистой энергии. Энергии, стекающей с отростков, которыми пятно-Рудольф опутал Донката. Так вот что он делал сейчас. Он лечил узор. Латал его, накачивая энергией, которую берет … где?

Где-где? Наверху, конечно. Высасывает ее из разваливающихся на куски крейсеров, из потухших преобразователей, из погруженной в темноту планеты…. И с ним, конечно, бороться невозможно. Эта энергия сейчас раздавит самого Донката. И только один шанс….

Шойс! Шойс, где же ты?

– Шо-о-о-ойс!!!

Бом-м-м!

Мир вокруг сотряс громовой звук. Узор полыхнул, вырываясь из своего ложа в тоннеле, и сухим сорванным листом закружился по стремительно темнеющему пространству. Степа только зажмурился: опять темнота. Да сколько можно?

Но пришедшей темноте не суждено было победить. Сегодня тут торжествует свет. Полог, освобожденный от связывающего узора, вдруг разошелся в стороны с тихим шелестом и мир полыхнул разноцветьем искр, вырвавшихся из него. Шойс справился.

Писк, гул, чириканье, свист заполнили все вокруг. Всевозможные формы, которые приняли сверкающие искры, брызнули феерическим фонтаном, празднуя освобождение. И где-то посреди всей этой какофонии до Степы донесся такой родной и такой знакомый женский голос. Селена! Его руки задрожали… Он …. Он…. Он же…. Победил?

– А-а-а-a-a-a!!!

Разноцветную радугу, заполнившую все вокруг, вдруг всколыхнуло. Радостный пересвист освобожденных душ, мельтешащих в поисках выхода, вдруг перекрыл рев. Нет, не рев – горестный вой.

Степа с изумлением развернулся. Загадочный Бари вернулся. Надо же, а Степа думал, что Шойс его, того … добил. Нет, оказывается.

– Не-е-ет!!! – Бари огромным несуразным мешком осел на пол. Горестный, полный неизбывной боли вой, который исторгала его невидимая глотка ошеломил Степу. Настолько, что он даже забыл, что этот мешок только что хотел его убить.

А вот недавние пленники не забыли. Сверкающая туча освобожденных душ рванулась к сидящему и раскачивающемуся Бари…. И вот на этом месте у Степы отвалилась челюсть.

Искры окружили воющий силуэт, заплясали вокруг, как будто подбадривая. Подняли его и начали подталкивать … к тоннелю.

Вот этого Степа не понял никак.

– Стоять! – отшвырнув уже безвольное темное пятно Рудольфа, Донкат шагнул, загораживая дорогу Бари. – Это что еще за благотворительность? Он только что хотел меня убить. Может, не надо было никого спасать? Так вы скажите, мы быстро все взад оформим.

– Как ты можешь?! – перед глазами Степы вдруг заплясала сверкающая золотом бабочка, и Донкат вдруг понял, что ничего из событий последних дней не происходило. И не происходит. Это был просто бред. Бред воспаленного сознания. Не было ни Соловья, ни решетки, ни азиатов, ничего….

… Потому что бабочка возмущалась голосом, который он слышал все эти дни. Голосом, который вел его, не давая упасть, не давая сдаться, умереть. Голосом его Селены.

– Как ты можешь. Неужели у тебя нет сердца, Степа? Неужели тебе никого, кроме себя не жалко?

Сказать, что Донкат опешил, это не сказать ничего…. Он только и мог, что открывать и закрывать рот, как вытащенная из воды рыба.

Три дня ужаса за нее…. Взорванные крейсера…. Задыхающийся без воздуха Соловей…. Автоматные очереди, и сбитые куклы ополченцев…. Лежащий без чувств Шойс…. Мертвый Рудольф наверху….

И у него нет сердца?!

Этот мир точно сошел с ума.

Сверкающее облако только что освобожденных искр окутало Донката.

Тоннель с виду не изменился никак. Та же труба, уходящая вдаль. Только теперь его не перегораживает мерцающая перегородка. Хотя, как ему уже объяснили, настоящая-то перегородка как раз никуда и не делась. Она по-прежнему висела, не давая Бароку вернуться домой.

Когда Степе общими усилиями разъяснили планировавшуюся «операцию» по спасению «несчастного» путешественника между мирами, единственным его желанием было помотать головой, чтобы немедленно вытрясти оттуда всею эту чушь. Растерзанная Технократия, уничтоженные штурм-флоты, понятые по тревоге спецподразделения почти всех галактических держав. Души, энергия, миры, жизни…. И это все, для спасения одного человека?!

А самое идиотское во всей этой истории, что бывшие «похищенные души» все, как один встали на сторону Барока. Они, видите ли, имели доступ к его эмоциям и воспоминаниям, и сейчас не в силах бросить его на произвол судьбы.

Бред. Степа представил, как он будет обо все этом рассказывать Соловью, и его пробила дрожь. В психушку сразу же по завершению доклада – и это самое малое.

Но, тем не менее, волнующееся облако теперь уже свободных искр никуда не девалось, все так же вися рядом с тоннелем и … (сдуреть можно) уговаривая Донката (!) помочь.

А парламентером к нему они выслали ни много, ни мало – … Рудольфа.

– И что ты сделал? – Рудольф строго смотрел на Донката, как будто не его он только что хотел уничтожить. Как будто это не он проиграл, лишился тела, чуть не умер, а теперь сам стоял перед расстрельной командой. – Ты понимаешь, что ты сделал? Еще немного, и мы бы отправили его домой, – Рудольф неосязаемо кивнул в сторону искрящегося Барока. – Он бы исчез, а я ушел бы сам, что мне тут делать? Души возвратились бы домой, ты – тоже. Проблема была бы решена. А теперь что?