Максим Волосатый - Все прелести Технократии

И потому совсем не удивился, когда перед его глазами вдруг возникли такие далекие и такие знакомые волны. Другие волны. Полупрозрачные волны полумрака.

И он сдался. Он пошел к ним, потому что звенящая в голове боль была уже нестерпима. Барок был настолько измотан ей, что готов был сейчас ко всему. К полумраку, к полужизни, к полусмерти – к чему угодно.

Но счастья беспамятства ему не досталось. Полупрозрачные волны расступались перед ним, словно отказываясь иметь дело с болью. Барок чуть не заплакал. Прямо в своем беспамятстве. Нет, так не честно. Даже умереть не получается. Да что же это такое?

Он бродил и бродил среди этих волн, пытаясь прикоснуться хоть к чему-нибудь, но все было тщетно. Волны проворно убирались с его пути, оставляя терзаемое болью тело в пустоте небытия.

А потом он устал. Устал бродить непонятно где, непонятно зачем. И вдруг почувствовал. Почувствовал мир вокруг себя. Нет, боль никуда не делась. Она все так же разрывала его голову на мелкие кусочки. Но раз ничего больше не происходило, то истерзанная голова мало-помалу начала привыкать к ней. И позволила Бароку осмотреться. Волны полумрака по-прежнему текли вокруг него, успокаивая, утешая. Как и бессчетное количество времени до этого. Он даже криво улыбнулся. Ну, хоть что-то в этом мире неизменно.

Барок попробовал поднять руку. Получилось. Очередная волна боли воспринялась как обыденное. Нормально. Барок вытянул руку вправо….

И одна из волн полумрака, как раз в это момент протекающая мимо, вдруг прянула в сторону, опять не желая даже краем касаться его тела. Барок поднял вторую. Та же история. Он пошел вперед, пытаясь выявить хоть какую-то закономерность. Выявил. Полумрак упорно не желал иметь с ним ничего общего. Барок как будто существовал вне его мира, если у полумрака был этот самый мир.

И что теперь делать? Не обращая внимания на уже почти привычную боль, Барок честно попытался задуматься. Задуматься получилось, а вот придумать хоть что-то дельное – нет. Наверное, это потому, что помимо боли ему еще мешал сосредоточиться какой-то звук. Зуд – не зуд. Крик – не крик. Что это? Барок начал оглядываться и вдруг с удивлением обнаружил… Рудольфа.

Руди! Барок обрадовался ему так, как не радовался еще никому. Соседушка, родной! Ну же, говори, не молчи.

Рудольф и не молчал. Судя по интонациям, он орал изо всех сил, призывая Барока обратно. И Барок поверил. Поверил и пошел на этот зов. Шаг, другой. Зеленоватые волны послушно расступались перед ним. Они не собирались ему помогать, но и мешать не хотели тоже. Он был волен идти, куда хочет. Вот только куда идти в бесконечном однообразии мерно текущего небытия?

– Баро-о-о-к….

Конечно, только к Рудольфу.

– Руди, – волны полумрака истончились, начали таять утренним туманом. – Руди, я здесь.

– Слава Богу, ты жив, – облегчение Рудольфа было невозможно описать.

– Только я не могу отсюда выбраться, – пожаловался Барок.

– Настройки, Барок, настройки, – серая пелена не давала Бароку пройти к Рудольфу, но, может быть, именно она и спасла его от такого же блуждания в полумраке?

– Какие настройки? – Барок вообще не понимал, что ему кричит Рудольф.

– Ручка, посмотри вниз, ручка, – Рудольф несколько сбавил напор, понимая, что Барок плохо воспринимает громкие звуки. А, может, просто устал.

– Да? – Барок послушно перевел взгляд вниз и с удивлением увидел круглую ручку, торчащую из темной стены. – И что?

– Покрути ее, это регулятор интенсивности.

Барок хотел ответить, что он и близко не понимает, что есть «интенсивность», и вообще достал он со своими умными словечками, но сил не было. Да, в конце концов, что будет хуже, чем сейчас, что ли? Просят покрутить – пожалуйста.

Он взялся за ручку и повернул ее направо….

И чуть не взорвался он новой вспышки боли. Детос тагоч, он и представить не мог, что эта боль может стать еще сильнее. Настолько сильнее. А она смогла….

И уже гаснущим сознанием он все же услышал Рудольфа. Как в другую сторону? Какую другую? А-а, да не все ли равно. Ну? Что? Что ты там кричишь? Все равно мир уже кончился. Покрутить в другую сторону? Да – на! На!

И … прощай сосед. Пусть тебе будет хорошо там, где ты сейчас окажешься….

Он не сразу понял, где находится. Темнота и зеленые разводы перед глазами были настолько похожи на полумрак, и так органично вписывались в ожидания небытия, что Барок поверил. Поверил, что вернулся обратно и почти расслабился, приветствуя очередной кусок нежизни.

Посреди «нежизни» вдруг раздался резкий щелчок. Что-то посыпалось, струйкой песка стекло на пол. Барок моргнул. Что это? В прошлые разы полумрак себе такого не позволял. Зеленые разводы закружились, смазались, и превратились в просто грязный, чем-то испачканный потолок. Точно такой же, как и внизу. Барок нахмурился: это фирменный стиль что ли? Этого, как его…? Ру…. Ру…. Рудольфа, точно. И тут он очнулся.

Потолок и вправду был. Барок лежал на спине в темной комнате второго этажа, смотрел на еле видимый в слабых отсветах снизу потолок, а вокруг был все тот же мир. Старый? Новый? Или все же уже старый? Да кто их разберет.

– Оо-ох, – с натужным скрипом в спине Барок попытался сесть. Получилось. А встать? Вроде, тоже. Оп-па, он покачнулся, но успел опереться на верстак, где стояла конструкция Рудольфа. А вот и не стояла…. Вернее, больше уже не стоит. Нет конструкции. Поверхность верстака покрылась обугленными и оплавленными кусками, некогда бывшими замысловатой конструкцией, кропотливо созданной Рудольфом. Кстати, а сам он где? Барок повернул голову налево, направо, и поймал себя на мысли, что глупость делает. Какое «лево-право»? Где он тут собрался искать «соседа»?

– Рудольф, – позвал Барок.

Голос вышел хриплым и слабым. Ну, уж извините, какой есть. Если так по голове давать, то это счастье, что он вообще выжил. Ну, где там этот «изобретатель», так его …?

– Рудольф.

И тут он вдруг заплакал. Из глаз потекли самые настоящие слезы. Барок с изумлением чувствовал мокрые дорожки на своих щеках: никакого расстройства он не чувствовал и близко. С чего рыдания? И вдруг поймал на грани слышимости еле уловимое поскуливание. Что? Эй, сосед, ты чего? Что случилось?

За опавшей, сдувшейся, пошедшей складками серой пеленой в голове Барока горько плакал невысокий мужчина с повисшими, нетренированными плечами, тряпками вместо мышц, и объемными картинками вместо настоящих женщин. Плакал о безвозвратно ушедшем деле его жизни. Деле, к которому он шел долгие годы. Плакал он несбывшемся, о недостижимом, о потерянном….

– Эй, ты чего? – Барок забыл обо всех своих страданиях и повернулся внутрь себя, раздвигая серую пелену (что уж тут делить-то).